Елисавета пришла къ Свіяжской въ дурномъ нравѣ и съ головною болью. Она съ вечера сообщила мужу желаніе свое ѣхать къ Аглаевымъ, a онъ, по скупости своей, опасаясь, что Елисавета, для пособія имъ, готова будетъ отдать брильянты свои, рѣшительно не согласился. Слово за слово, вышла жестокая распря. Елисавета настаивала въ намѣреніи непремѣнно ѣхать; мужъ объявилъ, что не даетъ ей лошадей. Она говорила, что уйдетъ пѣшкомъ, a онъ отвѣчалъ, что велитъ связать ей ноги и руки. Кончилось взаимными упреками. Въ заключеніе сцены сдѣлалась съ Елисаветою истерика, a мужъ ея ушелъ спать къ себѣ въ кабинетъ.
Съ нетерпѣніемъ и явнымъ неудовольствіемъ слушала Свіяжскую Елисавета. Предостереженіе не только не сдѣлало никакой пользы, но разсердило ее, и она, въ запальчивости, наговорила Свіяжской много грубостей, объявивъ рѣшительно, что удивляется: по какому праву взялась она дѣлать ей такіе оскорбительные упреки?
"Впрочемъ, ежели-бы я и въ самомъ дѣлѣ была виновата, въ чемъ вы, по дружбѣ и по родству, такъ откровенно объясняете мнѣ подозрѣніе ваше" -- сказала съ досадою Елисавета -- "то самъ мужъ мой, невѣрностію и поступками своими противъ меня, далъ мнѣ на это все право; онъ возобновилъ прежнюю связь съ гнусною Лезбосовою, хотя клялся мнѣ никогда не видаться съ нею. Жокондовъ добрый и умный человѣкъ; онъ рекомендованъ мнѣ самимъ мужемъ моимъ, и я не понимаю, почему мнѣ лишать себя его пріятнаго общества? Это капризъ, и я не уважила-бы такого вздорнаго требованія даже и со стороны самой маменьки; слѣдовательно, тѣмъ менѣе еще прошу вступаться въ мои дѣла людей постороннихъ."
Свіяжская хладнокровно выслушала всю эту неприличную и грубую выходку Елисаветы.
"Послушай, мой другъ: кажется, я совсѣмъ не посторонняя въ вашемъ семействѣ; я поставила себѣ долгомъ предостеречь тебя, говорила отъ души; и очень сожалѣю, что ты разсердилась за дружескій совѣтъ. Но я сдѣлала свое дѣло, и еще тебѣ повторяю: остерегись -- ты готовишь себѣ большое несчастіе, и послѣ сама согласишься, что я говорила тебѣ правду."
"Благодарю за эту правду. Но, кажется, уже невозможно мнѣ быть несчастливѣе теперешняго!" отвѣчала Елисавета, задыхаясь отъ слезъ. -- "Что я переношу и какова моя жизнь -- одному Богу извѣстно!" Свіяжская съ состраданіемъ смотрѣла на нее, и не говорила ни слова. Утирая свои слезы, одумавшись и раскаяваясь сама въ грубостяхъ, сказанныхъ Свіяжской, Елисавета просила y нея прощенія и цѣловала ея руки.
