Аглаева родила благополучно, и была только слаба. Докторъ позволилъ войдти къ ней на нѣсколько минутъ; но напоминалъ, чтобы какъ можно менѣе говорили съ нею. Всѣ вошли. Софья взяла ея руку, и со слезами цѣловала; другую руку держалъ мужъ ея, стоявшій на колѣняхъ передъ постелью; мать смотрѣла на нее съ радостнымъ лицомъ. Свіяжская тронута была до глубины души сею картиною семейственнаго счастія. Катерина признавалась послѣ, что никогда не была она такъ благополучна, какъ въ это время. Боли никакой она не чувствовала; опасность ея миновалась, и она видѣла такое сердечное участіе людей ей любезныхъ.... Между тѣмъ пріѣхалъ Священникъ; молитва родильницѣ была прочтена, и къ свѣшу въ домѣ все успокоилось.
Въ продолженіе беременности Катерины никакого внезапнаго испуга и непріятнаго приключенія съ нею не случилось. Она была осторожна, внимательна, не объѣдалась, дѣлала нужное движеніе; притомъ-же была она счастлива и успокоена со стороны мужа. Послѣ благополучныхъ родинъ, по молодости своей, она скоро оправилась.
Крестить приглашали Князя Рамирскаго съ Холмского; но онъ извинился, отговариваясь невозможностью въ рабочее время отлучиться изъ дома, и просилъ окрестить его именемъ заочно. Алексѣй Холмскій просилъ также, чтобы его извинили, по той причинѣ, что ему должно было отправляться въ Москву, гдѣ ему обѣщали такой родъ службы, въ которой-бы чины шли, по линіи, своимъ порядкомъ, а ему можно-бъ было жить въ деревнѣ. Старый дядя Агласва отговорился невозможностію пріѣхать въ Пріютово, за болѣзнію. Свіяжская, желая доставишь Софьѣ удовольствіе быть крестною матерью, отказалась, подъ какимъ-то ничтожнымъ предлогомъ. Такимъ образомъ, Холмская съ Софьею крестили маленькую Соничку, а крестныхъ отцевъ только именовали при крещеніи.
Въ продолженіе шести недѣль пріѣзжали къ Катеринѣ родные и сосѣди. Софья съ удовольствіемъ увидѣлась, и возобновила знакомство, съ прежними своими подругами. Она ко всѣмъ была привѣтлива и ласкова; но чтобы пріобрѣталъ дружбу ея, требовалось чего нибудь поболѣе способности говорить. Она не весьма уважала тѣхъ молодыхъ дѣвушекъ, которыя, кромѣ разговоровъ о нарядахъ, не имѣли ни одной идеи для дружеской и откровенной бесѣды. Нѣкоторымъ отдавала она преимущество противъ прочихъ, но ни одной изъ нихъ не было, съ которой бы отъ души могла она говорить. Софья избѣгала также открытія ихъ тайнъ, и развѣ только въ такомъ случаѣ соглашалась на довѣренность подруги, когда предвидѣла возможность быть ей полезною своими совѣтами.
