— По-нашему?! — воскликнули гости. — По-русски?
— Да, — отвечал подпивший маркиз, — по-вашему, — и начал сыпать отдельными словами, польскими и русскими. Брусков сидел угрюмый и беспокойно глядел на своего гостя.
Однако у маркиза хмель прошел живо — крепок он, видно, был на питье — и он объяснил публике, что его родитель покойный, озабочиваясь его воспитанием, приставил к нему с детства десятка с три учителей разных наций. От них-то он и научился понемножку всем языкам.
Гости только изумлялись, какое воспитание дается в чужих краях.
Когда пришлось вставать из-за стола и все поднялись, шумя стульями, и весело подходили благодарить хозяйку, маркиз не двинулся со стула и озабоченно шарил под столом… Затем он взял свечу, нагнулся и ахнул…
— Lieber[56] Брусков, — завопил он отчаянно по-немецки. — Помогите… Неожиданное приключение. Господа, кто это из вас пошутил!
И он прибавил по-русски, обращаясь ко всем гостям:
— Государь, коханый. Отдавай. Не карош это. Отдавай!
Оказалось, что маркиз сидит в одном сапоге; другого не было ни на ноге, ни под столом.
Все мужчины, изумляясь и со смехом, начали искать сапог, но его не было нигде.
— Да он его сам снял? — спросила Брускова, прося перевести вопрос гостю, но маркиз понял и отвечал по-русски:
— Сам. Сам. Права сапога моя…
— Ну так его Жучок истрепал! — решила хозяйка. Жучок, легавый щенок, любимец Брусковой, был известен даже в околотке, как истребитель кошек и обуви. Кошек он ненавидел, гонял, ловил и загрызал, а сапоги, башмаки и туфли обожал до страсти и всякий день приносил домой изгрызанные голенища, подошвы и каблуки, остатки его охоты по соседям.
Догадка хозяйки тотчас и подтвердилась: в углу гостиной нашли Жучка, усердно и мастерски разрывающего сапог маркиза на мельчайшие куски…
Смех, разумеется, гудел в доме… Маркизу уже принесли другой сапог хозяина, который оказался узок, но виртуоз, морщась и охая, все-таки напялил его, ворча и посылая к черту глупую собаку.
Некоторые гости, однако, качали головами и перешептывались. Дворянин Саблуков находил, что снимать сапог под столом за ужином в гостях совсем неприлично.
— Невежество это, как хотите! — говорил он Брускову вполголоса.
И офицер смущался.
— Может, у них там это про обычай! — заметил капитан, гонец за рагат-лукумом, хохотавший больше всех от приключения.
— Не может сего быть! Это вольность с нами. Что же он нас не за дворян почитает. У себя бы в отечестве он этого сделать не отважился.
