Жид испугался:
— Герш-ту! — сказал он тихо. Потом, поклонившись в пояс, примолвил — У меня нет никаких бумаг: я делал сделку на слово.
— И так ты держишь у себя беспаспортных людей, — сказал г. Скотинко. — Гей! бумаги и чернил; мы тотчас с тобою переведаемся. Я подам здесь объявление, а в столице не умедлю подать просьбу. Между тем мальчика я беру с собою, под мою расписку.
— Васе высокоблагородие, — сказал жид, — стоит ли нам ссориться из пустяков. Вам хоцется взять мальцика: извольте брать. Я спорить не стану, только дайте мне росписку, чтоб я мог отвечать Миловидину, когда он спросит. А цтобы вы не изволили гневаться, я за целый день постоя и за все, цто вы набрали в доме, не возьму ни копейки, да кроме того полозу в карету полдюзины такого венгерского винца, какого нет на сто миль кругом. Довольны ли вы?
— Хорошо, — сказал Скотинко, — но есть ли у этого мальчика теплая одежда?
— Нет, но я тотцас все исправлю, и к завтраснему дню все будет готово.
Г. Скотинко выслал нас из комнаты и велел мне приготовляться в дорогу.
— Проклятый разбойник! — воскликнул Мовша, встретив Рифку. — Этот хапун берет нашего Ваньку. — Рифка сильно рассердилась, но Мовша сказал ей что-то по-еврейски, и она успокоилась и даже погладила меня. Мовша повел меня наверх в свою комнату, сел в кресла и сказал: — Ванька! ты малый добрый, и верно, будешь помнить добро, которое мы тебе делали?
— Какое добро? — спросил я.
— Как, разве мы не поили, не кормили, не одевали тебя?
— А разве я не работал с утра до ночи?
— Герш-ту! ведь всякому надобно работать. Но скази, неузели тебе было худо у нас?
— Не очень хорошо, — отвечал я попросту. — Много дела и мало хлеба.
— Не греси, Ванька! тебе могло быть хузе у другого. Тебя, по крайней мере, не били, а у других господ и работать заставляют, и не кормят, и бьют, и плакать не велят.
— Нечего говорить — битья не было, — сказал я.
— И так ты долзен быть нам благодарен: вот тебе целая полтина за слузбу: и если б тебя кто стал спрасивать об нас, говори, цто ты ницего дурного не видал и не слыхал в доме и цто мы люди бедные, всегда нуздаемся в деньгах.
— А червонцы-то.
— Какие цервонцы? Ты с ума сошел, ты никогда не видал у нас цервонцев.
— Пусть так! — возразил я, чтоб только отделаться от жида.
— Ты сам видал, как мы любим христиан и помогаем им: даем в долг водку и хлеб музикам и подаем милостыню нисцим.
— Сухой хлеб, который бросают на корм скотине, если не явится нищий, при людях.
