Но вот одна фраза нежданно поразила Миниха и заставила его вздрогнуть.
Левенвольде вдруг, ни с того ни с сего, обратился к нему и сказал:
— А что, граф, я давно хотел спросить вас: во время ваших походов вы никогда ничего не предпринимали важного ночью?
«Что это такое? — быстро мелькнуло в голове Миниха. — Что это значит? Неужели он знает что-нибудь? Неужели подозревает? Откуда же?.. Сегодня утром принцесса советовала мне обратиться к нему, а теперь вот он задает мне такой вопрос… Может быть, она с ним виделась! Может быть, что-нибудь сказала! Но, в таком случае, ведь это ужасно! Ведь он все может испортить!»
А между тем нужно было ответить, нужно было совладать с собой и успокоиться, иначе Бирон заметит. Весь успех дела висит на волоске.
Какое-нибудь неосторожное движение, ничтожное слово — и все пропало!
Но Миних умел владеть собой. Через секунду его волнения как не бывало. Он спокойно взглянул на Левенвольде и отвечал:
— Не помню, чтобы я когда-нибудь предпринимал что-либо чрезвычайное ночью, но мое правило — пользоваться всяким благоприятным случаем.
Левенвольде замолчал, и разговор на том кончился.
А мрачное настроение Бирона все продолжалось. Он встал из-за стола рассеянный и молчаливый. Он несколько раз не ответил на обращенные к нему вопросы: очевидно, совсем их не слышал!
Это заметили все, даже его жена.
— Что с вами? — обратилась она к нему.
— Ничего! Мне что-то не по себе, — рассеянно ответил он.
— В таком случае ведь нужно посоветоваться с доктором, — заметил Миних.
— Нет, не нужно, я не болен, может быть, устал сегодня в манеже: много ездил!
С этими словами Бирон направился в свои покои.
Но он еще обернулся на пороге и сказал Миниху:
— Приезжайте, граф, вечером: много дел скопляется, поговорить нужно.
Миних сказал, что приедет, а сам подумал, что в таком случае исполнение его плана запоздает часа на два.
«Но больше чем на два часа ты от меня не ускользнешь», — закончил он свою мысль.
Скоро во дворце стало темно: все разъехались.
Бирон не выходил из кабинета. Он то принимался читать лежащие на его письменном столе бумаги, то бросал их и нервно ходил по комнате. Тоска давила его все больше и больше и, наконец, дошла до того, что он почувствовал себя самым несчастным человеком и не знал, отчего так несчастлив, не знал, что такое творится с ним. Что это: болезнь приближается страшная или беда подходит?
Но он не в силах был решать эти вопросы, он просто наконец перестал думать. Мысли путались, находило полузабытье какое-то странное.
