И Авдотья, сильно угрюмая и раздраженная, уселась на стул, не снимая своей кацавейки и платка с головы.
— Ноги-то гудут! Просто гудут! — вымолвила она сердито. — Оглашенные. Один привез в дом, а другой вывез из дому. И хоть бы слово сказали, как званье вашему жительству. Прокаженные! Ей-Богу!
Шумский вышел на голос мамки и, узнав в чем дело, не рассмеялся, а рассердился тоже на Копчика.
Если убийство мамки жуликами показалось ему забавным, то плутанье ее было слишком простым и нелюбопытным случаем, который только замедлил получение вестей о Пашуте и баронессе.
Шумский позвал женщину к себе в спальню и стал расспрашивать. Авдотья, все еще угрюмая, а отчасти сильно утомленная, отвечала кратко и глядела сонными глазами.
— Ну, до завтра… Ты теперь загонялась очень, — вымолвил Шумский. — Завтра все расскажешь. А теперь скажи только, будет Пашута тебя слушаться… Рада была тебе очень…
— Еще бы не радой быть.
— Будет слушаться…
— Будет… — выговорила Авдотья, чувствуя, что лжет от усталости и готовая на всякую хитрость, только бы отпустили ее спать…
— Пашута какова показалась тебе. Барышня?
— Барышня…
— Баронессу не видала?
— Видела.
— Видела! Близко?
— Близко.
— Хороша она. А?
— Ох, Михаил Андреевич. Смерть моя! — воскликнула Авдотья. — Отпусти меня. Завтра я вам все… Всю подноготную выложу. Умаялась. Не могу. Все во мне так и гудет, будто колокольный трезвон в нутре. Все помовается и трясется.
— Ну, иди, Бог с тобой.
Авдотья прошла в гардеробную, где ей было назначено спать барином-питомцем и, как делала всякую ночь, разостлала на полу свою шубку, а вместо подушки положила узел… Ей вспомнилась ее постель в Грузине и она вздохнула.
— Что бы ему придти глянуть, как мамка спит по-собачьи. Э-эх, молодые люди. Все по себе старых меряют. А старые кости на полу ноют, да жалятся… Хоть бы кваску дали испить. В горле пересохло.
И ворча себе под нос, мамка улеглась на пол и тотчас же захрапела на весь дом.
Но не прошло полных четырех часов времени, как в квартире Шуйского снова задвигалось.
Около шести часов утра кто-то стучал в дверь заднего крыльца. Копчик проснулся, удивился и, бранясь себе под нос, пошел отворять… Впустив в дом раннего посетителя в солдатской форме, и переговорив, малый побежал будить барина без всякого опасения, как бывало всегда.
— Михаил Андреевич! Михаил Андреевич! — храбро и громко повторил он раз с десяток, покуда Шумский не пришел в себя.
— Что такое? — воскликнул тот отчасти тревожно, поняв с первой секунды пробужденья, что Васька не станет и не смеет его будить без важного повода.
