Авдотья несколько раз принималась нерешительно уговаривать любимицу повиноваться во всем приказаниям своего питомца, но вдруг под влиянием страстных и убедительных речей Пашуты — сама начала сомневаться и путаться, наконец, совсем сбитая с толку, она глубоко вздохнула и заплакала.
— Что ж тут делать-то! — выговорила она, утирая кулаком набегавшие слезы.
Женщине почудилось, что она с питомцем своим и с Пашутой попала как бы в какой-то омут, в котором ни оставаться, ни выбраться благополучно нельзя. Ей приходилось советовать или приказывать девушке идти на всякое бессовестное и грешное… Или же, став на сторону Пашуты, изменить своему питомцу.
Между тем, времени прошло много и среди паузы, наступившей в их горькой беседе, среди полной тишины в комнатах, раздался звонок и резко огласил весь дом. Авдотья вздрогнула всем телом и невольно вскочила.
— Господа, — сказала Пашута. — Вот сейчас увидите моего ангела. Уж именно ангела, и душой, да и видом.
Авдотья, все еще не исполнившая, собственно, самого главного, зачем пришла на свидание — засуетилась и не знала, что делать — оставаться еще немного или уходить тотчас.
— Я уйду лучше. А завтра приду опять и мы с тобой потолкуем порядком. Я тебе скажу. Я все тебе скажу!.. Может, тогда ты переменишь мысли свои и послушаешься Михаила-то Андреевича. А теперь я лучше уйду.
— Нет. Нет! Как можно! — воскликнула Пашута. — Все-таки посмотрите на нее. Увидите, какая она. А завтра с утра приходите. Опять поговорим… Как мне себя упасти… Я сейчас. Обождите.
Пашута вышла из горницы… Авдотья стала прислушиваться в растворенную дверь и до нее долетел мужской голос — слегка хрипливый, но мерный и мягкий. Слов речи она не понимала… Затем ближе, в соседней комнате послышался другой голос, и он показался Авдотье каким-то особенным.
«Поет — говорит! — подумала женщина. — Не вижу, а вот чую, что эта она самая, Пашутина барбанеса… Как сладко говорит. Тихая, добрая… Видать, что ну вот совсем добреющая…»
Послышалось шуршанье платья по ковру, дверь отворилась совсем, и на пороге появилась белая фигура. Авдотья невольно попятилась и от чувства уважения к хозяйке дома, и от иного чувства, которое сразу овладело женщиной, как бы врасплох.
«Что ж это, Господи Батюшка», — чуть не прошептала Авдотья вслух, раскрывая глаза, раскрывая и рот от удивления.
В комнату вошла Ева и остановилась у дверей, глядя на женщину. Она что-то сказала, но Авдотья не расслышала, вся обратившись в зрение. Эта Пашутина барышня носившая такое странное наименование, какого Авдотья еще ни разу не слыхала — была и впрямь не простая барышня. А именно, что-то особое, чудное.
