— Чем больна-то? — спросил Шумский.
— Ейная хворость — пёсья!
— Что?! — удивился и невольно улыбнулся Шумский, хотя на сердце было далеко не весело.
— Пёсья болезнь такая есть. Сами знаете. Когда собаку какую господа в холе содержат да балуют, то она с жиру бесится. Вот и наша Пашутка от барышниных ласков чуметь начала и беситься.
— Да что же она делает? Лечится? Лежит?
— Ни! Зачем! Она на ногах… Она плачет все только.
— Плачет?!
— Да. С придурью! Ходит по дому с красным раздутым рылом… Бесится — одно слово!.. С чего ей надрываться?.. Ест до отвалу. Одета с барышнинова плеча, все платья новенькие ей идут в награжденье. Ездит с барышней по магазеям и по гостям, якобы гобернанка и воет кажинный день…
— Как воет?
— Ну, надрывается плачет. Сказываю вам, увидите, не узнаете ее. Все ейное рыло разнесло от плаканья, как если бы обморозилась. С жиру бесится! Не ныне, завтра скакать начнет, опустя хвост, и нас всех перекусает! — уже острил, глупо ухмыляясь, Антип.
— Нельзя ли мне ее повидать, если она на ногах, а не в постели.
— Нельзя! — решительно заявил Антип.
— Отчего? — удивился Шумский.
— Не пойдет. Ей вчера я сказывал, что вам было желательно ее повидать. А она мне в ответ брякнула: «Чего мне с этим камадеянтом говорить. Меж нас никаких таких делов нет».
— Комедиантом? — повторил Шумский себе самому, но невольно вслух произнес это слово.
— Камадеянт. Так и сказала. А ввечеру еще обозвала ряженым волком. Вас же все… Это стало быть выходит, что вы господин такой обходительный и ласковый хоть бы с нами, холопами, а на поверку вишь… Злобственный, что ли? Это когда волк овечью шкуру надевает, чтобы в стадо пролезть и задрать по суседушку овечку какую…
— Это все Пашута вам так разъяснила?
— Да. Все она… Мы хохотали до слез от этих ее глупостев, а она бесилась и грозилась. Увидите, говорит, что будет вскорости. Мало смеху будет.
И Шумский, еще более смущенный, вышел из дома барона.
Время терять было нельзя.
С каждым днем Пашута могла выдать его с головой и дверь дома Нейдшильда будет заперта для г. Андреева.
Шумский невольно дивился дерзости и смелости девушки, вступавшей с ним почти в открытую борьбу. Только одним предположеньем мог Шумский объяснить себе это поведение крепостной девки его отца. Она, очевидно, надеется в скором времени быть выкупленной бароном у Аракчеева. А между тем она должна знать от барышни, что ответа из Грузина на письмо барона нет и не предвидится.
«Ум за разум зайдет! — думал Шумский и прибавлял гневно. — Нет! Каково я попался! Хорошу я себе помощницу выискал. Дурак эдакий. Надо было подумать, надо было помнить, что она еще прежде была с норовом. Когда она мне, лет семь тому, приглянулась было, то как она себя со мной вела. Чистая барышня-дворянка. Королевна-Недотрога!»
