Зачарованная летящей походкой, пестрым помпоном, мерцающим в темноте, как тусклый разноцветный фонарь, чудесной улыбкой, сейчас, конечно, не очевидной, но оставшейся в памяти, самим ее именем «Люси», – хотя ясно, что это обычная русская «Люся», переиначенная на иностранный манер, как моя Шерри из Шуры, – Жанна пошла за женщиной-экскурсоводом, как ребенок из Гамельна за незнакомцем с дудочкой, совершенно не представляя, зачем и куда, даже не задумываясь над этим, словно бы так и надо, только так и возможно: невесомая Люся-Люси с помпоном летит по улице, а за ней иду я.
Расстояние между ними постепенно сокращалось; не то чтобы Жанна специально спешила, не то чтобы Люси слишком медленно шла, но как-то само получилось, что Жанна оказалась буквально в трех метрах от цветного помпона, и тогда ей пришлось нарочно притормозить.
К счастью, Люси шла, не останавливаясь, не оборачиваясь, не обращая внимания ни на что. Если она оглянется и меня узнает, – думала Жанна, – получится неудобно, как будто я специально слежу, а я не слежу, просто иду за ней, потому что… потому что так получилось. Совпало. Например, мне тоже надо в эту же сторону, почему нет. Но все равно будет неловко, причем одновременно и ей, и мне.
Когда Люси свернула во двор на улице Бокшто, Жанна, не задумываясь, пошла за ней, на ходу отбиваясь от робких сомнений: ай, ну заметит, и ладно, подумаешь. Даже объяснять ничего не придется, она и не спросит, сама сообразит – двор проходной, через него многие ходят, спускаются по лестнице вниз, на Майронё, к самой большой и дешевой в центре автомобильной стоянке; предположим, я там оставила автомобиль.
Этот проходной двор Жанна знала давно и очень любила. Во-первых, проходных дворов в городе до обидного мало, а ведь как приятно срезать через них дорогу, ощущая себя окончательно местной, в доску своей, знатоком. Во-вторых, здесь всегда расцветают самые первые в Старом городе подснежники, зачастую еще в середине февраля, когда зима начинает казаться единственной правдой о мире, как будто она была, есть и будет всегда, и тут вдруг крошечные зеленые стрелки пробиваются прямо из мерзлого серого снега – но как?! В-третьих, четвертых, пятых и, например, восемнадцатых, просто очень хорошее место, самое сердце города на краю обдуваемого всеми ветрами холма, квинтэссенция здешнего особенного, неповторимого настроения, которое всякий раз узнаешь безошибочно, но хоть умри, не объяснишь словами, о чем, собственно, речь.
