И от переулка ей было тошно, и от дурацкого уродливого района, застроенного бараками, почти сплошь заселенного постепенно спивающимися стариками, и от всего города в целом. Почему я вообще до сих пор здесь живу, истерически убеждаю себя и других, будто мне это нравится, натужно романтизирую нашу тоскливую провинциальную нищету? – с изумлением спрашивала себя Люси, словно опомнилась после долгого тяжкого сна, внезапно оказавшегося ее жизнью, которой, в сущности, совсем немного осталось, столько лет потеряла, их не вернуть.
Почему я не уехала из этой дыры, пока была помоложе? – с горечью думала Люси. – Даже не попыталась отсюда вырваться. С другой стороны, а куда? Кому я нужна со своим гуманитарным дипломом, только сезонные ягоды на плантациях собирать. Так до смерти и буду тут маяться, нищая романтическая идиотка, без семьи, без детей, без нормальной профессии, философский факультет провинциального университета это в наше время даже не смешно. И эти будут сидеть здесь до смерти, куда им выбраться из болота, они еще старше, всем в лучшем случае под полтинник, а то и за, поздно что-то менять, – думала Люси, с брезгливым сочувствием разглядывая своих клиентов, скучных, неопрятных, бедно одетых людей, ставших невольными жертвами ее позорной попытки конвертировать в деньги свой бессмысленный лекторский треп.
– Разделено царство твое и дано мидянам и персам[10]! – внезапно выкрикнул нетрезвый дервиш.
– Мене, мене, текел, упарсин, – автоматически процитировала Люси, сама не понимая, зачем. Видимо, чтобы блеснуть книжной эрудицией. Самое время, да.
– Чем паясничать, лучше деньги верните, – мрачно сказала голубоглазая Агне. – Дети последнее сдуру потратили на этот ваш ночной тур по привокзальным помойкам, сделали нам подарочек, уж порадовали, так порадовали. А сами теперь до конца месяца голодные будут сидеть.
Люси неопределенно пожала плечами, но про себя подумала: хрен вам деньги. Я на вас два часа потратила. Перевод прошел как «подарок», никто ничего не докажет. Ну и все.
И тогда крашеная идиотка зачем-то завопила, как припадочная: «Все не так!»
От ее истошного крика мир съежился и словно бы остановился, стал похож на убогую фанерную декорацию, даже ветер стих. Кроме ветхих строений и мусора здесь сейчас не было ничего – ни голосов, ни автомобилей, ни прохожих, только пьянчуга в кроличьей шапке, но и он больше не крутился и не бранился. Застыл на месте в какой-то неестественной скособоченной позе, словно из него внезапно вынули аккумулятор, не шевелился, молчал.
