Город тоже был в ударе, не хуже, чем сама Люси. Уж насколько она привыкла встречать на своем пути сюрпризы – забавные надписи и рисунки на стенах, причудливые инсталляции или просто отдельные удивительные предметы, расположенные в самых неожиданных местах, чудаков в нелепых нарядах и настоящих городских сумасшедших, выкрикивающих загадочные пророчества, каштаны, цветущие среди зимы – но сегодня необязательных чудесных нелепостей было как-то подозрительно много, как будто все они уже одной ногой стояли на Этой Стороне. Даже глинтвейном их напоили, почти в самом начале маршрута, хотя обычно до открытия Рождественских ярмарок горячее вино на улицах не продают, а тут бесплатно достался, ряженые в костюмах дракона и зайца стояли посреди улицы с котлом, угощали прохожих по случаю дня святого Мартина[9]. Обычно все-таки так не бывает. Перебор.
Видимо, поэтому Люси и ждала трамвая с такой непоколебимой уверенностью, словно сама его заранее заказала и даже предварительно оплатила поездку. И не просто ждала, а изменила маршрут, повела своих экскурсантов в район крытого рынка, где остановка трамвая появляется чаще всего. То есть, конечно, и там далеко не всегда, гарантий в таком деле быть не может, но на то и даны человеку горячее сердце и дурная башка, чтобы умел надеяться, на ровном месте предчувствовать чудо и заранее благодарно перед ним трепетать.
Люси толком не поняла, в какой момент все стало не так. Не заметила перелома. Вроде бы только что было отлично: они прогулялись по улице Соду, свернули в очередной Люсин любимый двор, разглядывали там яркие, почти не выцветшие с весны рисунки на дощатых стенах сараев, темных от времени, дождей и общей меланхолии подгнивающей древесины – не обычные граффити, а явно постановочные наброски обнаженной женской натуры, сделанные твердой, умелой рукой. Рассматривали их, подсвечивая телефонами, удивлялись, смеялись, гадали, откуда такое взялось, всуе поминали Тулуз-Лотрека и Бэнкси; Митя в шутку предположил, что художник сговаривался с привокзальными проститутками, водил их к этим сараям позировать, по-быстрому за двадцатку, а его жена вдруг спросила: «Откуда ты знаешь расценки?» – так неожиданно резко, таким сварливым, скандальным тоном, что всем остальным стало неловко и одновременно скучно, словно уже много лет ежедневно слушали эти препирательства, и не видели им конца.
Люси опомнилась первой, сказала себе: да ну, ерунда, кто угодно имеет право неудачно пошутить. А вслух предложила: «Идемте, времени мало, а я хочу показать еще кучу всего!»
