Встревоженный калиф созвал всех врачей, какие были в калифате, но никто помочь не мог. Болезнь Саиды не поддавалась ничым усилиям и никаким средствам. Эту болезнь врачи даже и назвать не могли. Дочь калифа сгорала как от огня и таяла.
Прошло несколько времени и уже не оставалось никакого сомнения, что Саида должна покинуть земной мир. Теперь только Абен-Серрах понял, до какой степени любил свою дочь. Потеря ея представлялась ему горшею, нежели потеря всемогущества, власти и всех богатств Мавритании. Горе калифа дошло до такого предела, которому трудно было бы дать имя.
Абен-Серрах с отчаяния, очевидно, потерял разсудок. Так отнеслися бы к нему его подданные, если б знали что с ним произошло.
Калиф, беседуя со слабою умирающею дочерью, не только поверил чуду, совершившемуся на их глазах, но, повелитель правоверных мусульман начал верить, что чудо это было чудом не Аллаха, а чудом христианскаго Бога. И в горьком отчаянии калиф сказал дочери:
— Я молился страстно за тебя Аллаху! А ты все-таки умираешь… Если так, то проси христианскаго Бога спасти тебя и оставить на земле, чтобы жить мне на радость.
— Я готова… Да, я буду Его просить, ответила Саида. И в первый раз с давних пор улыбнулась она.
Одновременно калиф объявил во все пределы, что если выищется на свете врач какой бы ни было народности и религии, который спасет Саиду, то он отдаст ему тотчас же половину своего царства.
Народ взволновался. Казалось, все врачи перебывали в Альказаре, но при этом воззвании нашлось еще много врачей. Явился один врач с африканскаго берега, явился один Еврей, затем один христианин из Кастилии. Но из них тоже никто не помог.
Саида была уже едва жива, лежала без движения, без слов, и только ея красивые синие глаза казались живыми — еще в них только задержалась душа, отлетающая от тела.
Однажды среди пламеннаго июньскаго дня, когда все живое от человека до насекомаго пряталось от жгучих лучей солнца и задыхалось от раскаленнаго воздуха, вдруг с горизонта показалась темная полоса, и стала надвигаться и чернеть. Это была грозовая туча.
Через час все небо заволокло страшною непроницаемою тучей, которая повисла над всею окрестностью. Вдали гудели раскаты грома и сверкала молния. А над самою столицей калифата и над Альказаром стояла почти полночная тьма. Никогда еще такой страшной тьмы не наступало среди дня. При этом полное затишье воцарилось повсюду. Каждый листок на дереве, казалось, оробел и притаился.
