Саида оставалась смертельно бледна, трепещущая, едва живая.
— Что же с тобой? спрашивал калиф. — Неужели я так испугал тебя? Виновен во всем клеветник, обвинивший тебя в преступлении самом ужасном. Он сказал мне, что ты тайно, всякий день, носишь хлеб пленнику-христианину. А у тебя бывали цветы.
— Нет, родитель! воскликнула в ужасе Саида, ломая руки, и страшная, как сама смерть. — Нет, в фартуке моем был хлеб, а не цветы. Я всякий день носила туда пищу, чтобы спасти от смерти рыцаря. И в этот раз я тоже несла хлеб…
— Но как же оказались вместо хлеба цветы? изумился калиф.
— Этого я не знаю. Понять этого нельзя! А тот, кто поймет, должен умереть. Ах, как желаю я это понять.
— Стало быть, это чудо?!
— Да… И чудо не Аллаха, а чудо Бога христианскаго. А мне надо умереть…
— Не кощунствуй, дочь милая. Только Аллах правоверных мусульман может творить чудеса на земле.
— Стало быть Аллах заступился за меня и пленника-христианина, хотел спасти нас от гнева калифа.
— Нет, дочь… Аллах не может простить твой грех, твою помощь гяуру, собаке, христианину.
— Верю я в это, отец, и спрашиваю: Кто же обратил в единый миг пищу и хлеб в цветы?..
— Не знаю… Не понимаю…
— Я начинаю понимать и чувствую, что должна умереть.
И Саида лишилась чувств, долго лежала безгласная, безжизненная…
Три дня никто из правоверных не видал повелителя; калиф сидел один, удрученный, задумчивый, терзался в борьбе с самим собою. Дух сомнения овладел им и мучил его…
Наконец, на третьи сутки, уже в ночь, из Альказара вышел простой мавр, судя по его скромной одежде. Он прошел сад, обошел каземат и, отворив своим ключем тяжелый затвор главных ворот, скрылся под темными сводами тюрьмы.
Но чрез несколько мгновений два человека снова вышли из этих ворот: мавр и узник-рыцарь.
— Иди вот в этот домик, сказал мавр — там найдешь ты нашу одежду… За ночь выходи из города… Ступай на родину. Да сохранит тебя в пути твой Бог. И да простит мне Аллах и Магомет мой страшный грех пред заповедью Корана.
— Благодарю тебя, добрый человек! воскликнул кастильский рыцарь. — Но если узнается твое доброе дело, ты погибнешь. Калиф тебя казнит.
— Нет. Калиф сам себя теперь казнит. То, что теперь в душе его, хуже смерти! Узнай! Сам Абен-Серрах с тобою говорит…
В столице Кастильских королей было шумно. Был канун празднества дня Св. Духа, готовились всякия процессии и крестные ходы, после которых должен был произойти рыцарский турнир.
Но особое оживление в столице было по поводу неожиданнаго радостнаго происшествия. Любимый племянник короля, рыцарь Алонзо, пропадавший безсдедно, возвратился в отечество жив и невредим из мавританскаго плена. Родственники давно считали его погибшим, или убитым, или замученным Маврами, давно оплакивали и молились о душе. его. Но более всех оплакивала рыцаря его невеста, прекрасная Изабелла.
