что
«одна сторона противоречия так же немыслима без другой, как невозможно иметь в руке целое яблоко после того, как съедена его половина» [МЭ: 21, 70.].
А вот наши авторы доказывают, что «возможно»! Они имеют в одном кармане абстрактный труд, в другом – конкретный, и когда захотят, по своему желанию, выбросят абстрактный труд как «дурную сторону» единства, но сохранят его «хорошую сторону» – конкретный труд. Подобные рассуждения находятся как раз на уровне рассудочной классической политэкономии Смита и Рикардо, которая
«нигде прямо не проводит вполне отчетливого и сознательного различия между трудом, как он выражается в стоимости, и тем же самым трудом (выделено мной. – А.М.), поскольку он выражается в потребительной стоимости продукта» [МЭ: 23, 90.].
У Маркса совершенно ясно сказано об одном и том же труде («тем же самым трудом») как тождестве противоположностей, а у наших авторов тоже совершенно ясно говорится о двух видах труда. Допустим, что где-то будет существовать конкретный труд без абстрактного. Но означает это, что не будет существовать затрат человеческой рабочей энергии, т.е. не будет людей, а останутся одни машины, скажем, роботы, которые и будут выполнять конкретный труд без абстрактного.
Но наши авторы не могут не знать, что труд в любых социальных условиях невозможен без физиологических затрат рабочей силы. Как быть? Может быть, физиологические затраты назвать не абстрактным трудом, а иначе. Но это «иначе» должно быть противоположностью конкретного труда или нет? Если нет, то мы имеем дело не с реальным трудом, а с чудом. Если да, то что изменится от этого? Как бы то ни было, остается единственно возможное: избавиться от действительного противоречия тем, что эти затраты назвать не абстрактным трудом, а иначе, т.е. изменить правильное наименование вещей. Но такой прием тоже не оригинален. Еще в XIX в. вульгарный экономист Ф. Бастиа пытался отделаться от противоречия самих вещей, объявив их «спором о словесных определениях». Противоречие, писал Маркс, хотят разрешать «с помощью словесной фикции, путем изменения правильных наименований вещей» [МЭ: 26-III, 85.].
Софизм третий. В «Капитале» К. Маркса термин «конкретный», данный в сочетании со словом «труд», выражает не философское понятие «конкретного» как единства многообразного, а «специализированный труд»[24]. Это жонглирование понятиями тоже не оригинально. Так, неокантианцы, махисты и др. в свое время упрекали Маркса в том, что он не написал ни одного философского произведения, что «абстрактное», «конкретное» не имеет никакого философского значения и т.д. Энгельс и Ленин назвали это философское произведение «Капитал»! В связи с этим вспомним, что в оценке «Капитала» имели место две крайности: 1) «Капитал» есть только экономическое произведение, и в нем нет никакой философии; 2) «Капитал» есть только философское умозрение в духе гегелевской триады. Истина же состоит в том, что «Капитал» есть главный труд марксизма, где на высшем уровне развиты все три его части – политэкономия, философия и научный коммунизм. Именно здесь Маркс всесторонне на конкретном политико-экономическом материале разработал основные принципы и категории диалектического материализма, в том числе и категории «абстрактное» и «конкретное», и не следует свои собственные домыслы об этих категориях приписывать Марксу, вместо того, чтобы усвоить их марксистское понимание.
