Мы с дедом вернулись, а скандал продолжался — с отца требовали тридцать рублей, которые лежали, свернутые фунтиком, в чайнике из кофейного сервиза. Отец — а кто же еще? — нашел заначку и стащил.
В тот вечер, уложив меня на перину, дед Николай зашел в Маленькую комнату, где все еще переругивались домашние, и молча дал отцу затрещину. Отец протрезвел и закричал:
— Нелюди вы, ноги моей больше здесь не будет. Добилась своего? — грозил он жене. — Радуйся, ухожу!
— Успокойся, — увещевала бабуля Мартуля. — Ребенка разбудишь.
— Да куда ты пойдешь, — усмехнулась мать. — В деревню свою вернешься? Ты и трактор-то водить не сможешь, коров доить придется. Ну и катись, деревенщина!
Отец стащил с антресолей старенький чемодан, кинул туда пару штанов и трусы и убежал от нас в темную осеннюю ночь.
Через два дня он вернулся с повинной, вел себя скромно и не пил почти неделю даже пива.
В конце октября дед Николай вышел из дома без шапки. Ветер дул холодный, поднимал рябь на лужах, раскачивал троллейбусные провода. Дед шел, тер уши и курил. У хлебозавода на остановке стоял трамвай, и дед торопливо пошел через дорогу — холодно, в вагон бы поспеть. В полуметре от трамвая его сбила серая «волга».
Деда отвезли в больницу с переломом руки. Он пробыл в больнице два дня, а на третий ушел домой.
Дело на водителя серой «волги» закрыли через месяц: дед-то мой сам был виноват — слишком медленно переходил дорогу по зебре перед машиной начальника милиции.
Дед лежал на тахте за шкафом и иногда жаловался, что у него ноет в груди. По утрам он по-прежнему вставал раньше всех. Наливал здоровой рукой в кружку крутой кипяток и смотрел в окно, на пустырь. Одним ранним утром, когда выпал снег, дед увидел сантехника Свищенко с фонариком-жучком. Тот снимал дворники с «москвича» соседа. «Москвич» был единственной машиной на весь дом и принадлежал пенсионеру с пятого этажа, бывшему завхозу продовольственной базы.
Через два часа дом начал просыпаться. Открыл кран в ванной отец — и зашумела вода. Вышла на кухню заспанная мать, поставила на плиту чайник — чайник зашумел. Бабуля Мартуля принялась отчитывать Тасика за перевернутое мусорное ведро — кот фыркнул и, прыгнув на подоконник, спрятался за занавеской.
— Выкрасить бы тебя, да выбросить! — заключила бабуля. Тасик равнодушно почесал за ухом.
Дед решил выйти во двор покурить. Он натянул валенок и уже собрался натянуть второй, как в дверь постучали.
На пороге стоял паренек. На голове у него была фуражка с кокардой. Глаза паренька были ласковыми, как у щенка, а из-под фуражки торчали уши — большие и розовые, как у мыши.
