— Лихо, но, увы, было!
Страшное слово «было»!
— Когда? Кто? — злился Геннадий.
— Штирмлер. В одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Нашей эры.
Юрчиков бросался проверять, мчался к Соловьеву в институт или домой:
— Да у Штирмлера другое!
— То же самое, только с другого конца!
И как дважды два доказывал: то же самое.
Иногда Геннадий просиживал ночи напролет, обложившись книгами, уже не ради истины, только ради того, чтобы прижать к стенке своего учителя. Ни разу ему этого не удалось сделать. Ребята порой говорили: плюнь, тебя нарочно заводят! Он отмахивался. Ему было интереснее спорить с Василием Васильевичем, чем выслушивать снисходительные похвалы друзей.
Несколько раз Юрчиков натыкался в журналах на статьи Соловьева, в которых он одобрительно писал о работах Геннадия, точнее о работах, которые ведутся в стенах института.
— Это же для прессы, милый, не обольщайся! — предупреждал Василий Васильевич.
Через два года стало ясно: друзья не зря предостерегали его. Сделано было немало, но все по мелочам — ни одной самостоятельной разработки. Он сказал об этом Василию Васильевичу прямо, без обиняков, тот ласково положил ему руку на плечо:
— Ты прав! Время пришло: дерзай! Вот твоя тема…
Получив тему, Юрчиков, благодарный и счастливый, работал над ней год самозабвенно, без отдыха, пока не убедился в бесполезности поиска. В отчаянье он опять бросился к Соловьеву; тот рассердился:
— Стыдно! В науке, милый, все ценно. Ты сделал многое — доказал, что этот метод неэффективен, следует идти по другому пути…
Юрчикова премировали месячным окладом. Сгоряча он решил было отказаться от премии, однако не выдержал, взял — в кармане и рубля в то время не нашлось бы.
В новой книге Соловьева целая глава посвящалась исследованиям Юрчикова. Тот не знал, радоваться ему или возмущаться. Радоваться было вроде бы нечему, результат оказался нулевой, возмущаться тоже не было оснований: Соловьев писал об исследованиях своего ученика с уважением, даже в двух местах дал к ним прилагательное «важные». Тогда-то Геннадий и подумал впервые: «Уйду! Надо уходить, пропаду здесь!»
Через год в общем-то случайная мысль стала решением. Василий Васильевич, узнав о нем, очень разволновался. Он упрекал Юрчикова в малодушии, обещал дать интереснейшие темы. Потом сказал твердо:
— Брось даже думать об этом, никуда не уйдешь! Ты хочешь сразу слишком много, так не бывает!
А через неделю неожиданно сообщил:
— Нашел я тебе место — лучше не придумаешь. Руководящая работа, оклад в два раза больше твоего, положение… Через два-три года замечать нас, грешных, не захочешь…
