В то же время нужно признать, что деятельность граждан в рамках структур местного самоуправления является почвой для развития гражданской активности. Можно согласиться с известным норвежским политологом О. Оффердалом, что местное самоуправление является тем пространством, где граждане учатся действовать политически. Именно участие в управлении обеспечивает реализацию гражданского потенциала личности [183].
Необходимо отметить еще одно важнейшее следствие данного подхода к пониманию института гражданского общества. Поскольку отношения гражданского общества и государственной власти имеют своим предметом перераспределение власти, очевидна адекватность политики государства по сужению сферы деятельности зарубежных и местных «гражданских» ассоциаций, активно поддерживаемых из-за рубежа, в отечественном политическом и гражданском пространствах. Перераспределение власти в пользу подобных ассоциаций равнозначно утрате части суверенитета, тем большей, чем на большую область компетенций осуществляются претензии данных ассоциаций.
Надо заметить, что условием существования гражданского общества является легальность и законность. Гражданские ассоциации, граждане, вступая во взаимоотношения друг с другом и государством по поводу власти, только тогда могут именоваться гражданским обществом, когда их отношения строятся на законных, легальных основаниях. Потому нельзя назвать гражданским обществом олигархов, претендующих на приватизацию государственной власти, и экстремистские группы, добивающиеся своих политических целей с помощью террора.
Предложенное определение института гражданского общества носит сущностный характер, тем не менее в условиях методологической работы с анализом конкретных общественных систем позволяет учитывать социальнокультурный характер его применимости. Культурноцивилизационный контекст данного определения отражается в понятии «норм», регулирующих отношение людей к государству. Дело в том, что в нормах концентрируется весь историко-культурный опыт того или иного общества; их нельзя установить законодательным путем; они (нормы) есть квинтэссенция образа жизни, ценностей и идеалов народа. Поэтому нормы взаимоотношения граждан с государством в западных странах отличаются от норм, регулирующих те же отношения в странах нашей цивилизации. Претензии на власть и к власти в нашем отечестве, по мнению ученых, имеют иные исторически обусловленные формы [225].
Итак, выделив основные признаки гражданского общества, зададимся вопросом, можно ли на основании того, что в России, Беларуси и в других постсоветских странах появились и существуют множество различных партий, движений и ассоциаций, утверждать, что гражданское общество западного образца на постсоветском пространстве существует или, как минимум, успешно развивается? По нашему мнению, нельзя. Формы парламентской демократии, скопированные у Запада, у нас не основываются на тех базовых структурах самоорганизации, которые мы определяем в качестве сущностной основы гражданского общества. Партии, движения и ассоциации должны выражать групповой (который, с точки зрения субсидиарного принципа, легален постольку, поскольку объединяет сумму частных интересов граждан) интерес тех или иных социальных групп. Так, в эпоху своего рождения республиканская и демократическая партии США выражали интересы городской буржуазии Севера и сельской (плантаторов) аристократии Юга соответственно. Сегодня электорат партий кардинально изменился, однако и сейчас можно достаточно однозначно соотнести определенный групповой интерес конкретных социальных групп с поддержкой той или иной партии. Точно с такой же точки зрения можно рассматривать тори и вигов в Англии, ХДС, ХСС и СДПГ в Германии и т. д. Суть же парламентской политической процедуры заключается в согласовании интересов тех социальных групп, интересы которых и представляют партии. Сама возможность политического торга, компромиссов, иных видов согласований основана на примате частного интереса граждан.
