. Но каждое лето этот дом пустеет, потому что хозяева уезжают в Канны, Париж, Сан-Себастьян или на Варадеро и, уж конечно, в Нью-Йорк. Все это покоится на толстом пакете бон, акций, титулах и дымящихся трубах сахарных заводов. И именно поэтому юные, прекрасные и постоянно свежие девицы словно бросают вызов. Их надо победить, сразить в постели, чтобы потом выставить напоказ как символ собственного престижа. Только в постели, когда они лежат со спутанными волосами, потные и стонущие, только тогда сходит с них безупречная лакировка. Но к этому ведет долгий путь, и с него не следует сбиваться. С Кристиной совсем иначе. К ней можно приходить когда угодно и заручиться этим могуществом, ничем существенным не поступись.
Панчете Росалес, большеголовый, с глазами навыкате, смеется, обнажая почерневшие от никотина зубы и жует сигару, которая всегда торчит у него в углу рта, словно дымящееся ружейное дуло. На утонченном и мягком Алехандро Сарриа сшитый у Оскара костюм из отличной ткани, в котором ему удается выглядеть все еще стройным, хотя жирок уже начинает откладываться.
— Ты не понял меня, я не собираюсь создавать партии вроде партии аутентиков или либеральной, но что-то организовать надо, — говорит Алехандро.
— Объясни получше.
— К несчастью, каждое новое правительство оказывается более демагогичным, чем предыдущее. Прио еще что-то сохранил от революции тридцать третьего года. И если бы ему позволили грабить, все бы сошло благополучно, но нужна прочная гарантия; для экономического развития нужна твердая и осязаемая гарантия.
Панчете Росалес сплевывает коричневую слюну, а Алехандро, заметив пятно на мраморе, поднимает брови.
— Никогда не знаешь заранее, — продолжает Алехандро, — что им движет — каприз или политиканство. Вот ведь и теперь мы не знаем, чем кончится эта затея с соглашением между рабочими и хозяевами.
— Что правда, то правда. Всегда точно по канату идешь.
— А потом этот Чибас, который всех подстрекал.
— Просто смутьян. К счастью, он умер.
— И те, кто идет за ним, такие же смутьяны.
— В самом деле, — сказал Росалес, — так и до анархии недолго.
На галерее, выходящей на западную сторону сада, — Ана Мендоса и Маргарита Новаль, еще загоревшие после сезона, проведенного на Варадеро. Платья на них точь-в-точь модели знаменитой Мелли. Каждая фраза начинается на высоких тонах, а кончается на низких. «Приемы здесь всегда хорошие, но сам дом ужасный. — И виновата в этом сама Кристина. Ты заметила портьеры у входа? — Наверное, еще от бабушки. — Этот дом — родителей мужа, и все тут осталось, как было. — Я бы все это сняла. Как поживает Франсиско Хавьер? — Он очень милый, а вот Карлос невыносим. — Иони такой шикарный. — Мне больше нравится Франсиско Хавьер, он делает убийственные коктейли; в прошлом году у Санчесов на Варадеро он всех споил. Ты слышала про его потрясающий роман с Сильвией? — Нет, нет, расскажи! — Да ничего, просто они всюду появлялись вместе, он страшно втрескался, и дело чуть было не кончилось свадьбой. — Ничего удивительного, Сильвия ужасно расчетливая и видит Франсиско Хавьера насквозь. — Нет, милочка, не так-то все просто».
