— На каждом из этих трех рисунков выражение лица очень сильно разнится. Стоит чему-нибудь в нем измениться, и общее впечатление совершенно меняется. Чтобы нарисовать Мариэ на одном холсте, необходимо отразить не только поверхностные вариации, но и саму эмоциональную ее суть. Если этого сделать не получится, в портрете отразится лишь грань целого.
— Вот как? — восхищенно воскликнул Мэнсики и, взяв в руки рисунки, принялся сравнивать их с оригиналом, а на его бледное лицо тем временем постепенно начал возвращаться румянец. Сначала — как маленькие точки, которые вскоре выросли до размера шариков для пинг-понга, а затем наконец покрыли все лицо. Мариэ с интересом наблюдала, как у собеседника меняется цвет. Сёко Акигава вовремя отвернулась, чтобы не показаться беспардонной. Я поспешно стал наливать себе кофе.
— На следующей неделе берусь за портрет. В смысле — красками и на холсте, — сказал я, чтобы заполнить тишину, при этом — скорее себе самому.
— Композицию уже продумали? — спросила тетушка.
Я покачал головой:
— Нет еще. Пока не встану перед холстом с кистью в руке, ничего в голову мне и не придет.
— Так вы писали портрет господина Мэнсики? — спросила у меня Сёко Акигава.
— Да, где-то с месяц тому назад, — ответил я.
— Прекрасный вышел портрет, — энергично подтвердил Мэнсики. — Пока краски не высохнут, в раму я его не вставлял, а просто повесил на стену в кабинете. Правда, я считаю, что слово «портрет» здесь не совсем уместно: при том, что на картине нарисован я, там — не я. Как бы точнее выразиться? Это очень глубокая картина. Сколько ни смотрю, не могу на нее наглядеться.
— Притом вы сказали, что вы там — это не вы? — спросила Сёко Акигава.
— Я к тому, что это не портрет в обычном смысле слова, а произведение гораздо глубже обычных картин.
— Хочу посмотреть, — заявила Мариэ. Это было первое, что она произнесла после того, как мы перешли в гостиную.
— Но, Мариэ, так неприлично! Напрашиваться в гости в чужой…
— Я ничуть не возражаю, — перебил ее тетю Мэнсики, словно обрубил острым топориком концовку ее фразы. От его резкости все — включая его самого — на миг опешили. А он, выдержав паузу, продолжал: — Тем более что живете вы неподалеку. Непременно приезжайте ко мне посмотреть картину. Я живу один, поэтому стесняться нечего — я готов вас принять в любое удобное время.
И, сказав это, Мэнсики покраснел. Возможно, сам уловил в своей фразе нотки излишней настойчивости.
— Мариэ, а тебе нравятся картины? — обратился он теперь к девочке уже обычным своим голосом.
