— Вон отсюда! — крикнул на меня Соломон.
— Отдайте мне семь золотых за неделю работы, тогда пойду!
— Ты же, гадюка, испортила мне белый шелк, — снова крикнул Соломон. — Не дам тебе ни копейки!
— Мало я горевала от вас, рабби Шолом? — сказала я. — Вы съели мою работу, мое здоровье, мои годы не на золотые, а на десятки и сотни рублей! Отдайте мои семь золотых!
Соломон бросился ко мне с кулаками. За меня заступились работницы. На прощание я сказала ему:
— Пусть мои семь золотых будут тебе, Соломон, и мадам Грингауз на саваны[8]. А этот шелк лихо не возьмет: помыть, погладить, и следа не будет!
На следующий день я пошла к швее Симе. Там такое же счастье, как у Соломона.
Что тебе еще писать?
Я все думаю о тебе, милый Борис. Я вечно скучаю. Теперь у нас весна. За речкой зеленеют березки. Цветут сады. Такой запах, что можно захмелеть. А соловей так сладко поет, что можно заслушаться. Где бы я ни стояла, где бы я ни сидела, куда бы я ни ходила — я постоянно думаю о тебе, родной мой, милый мой… Я часто плачу.
— Чего плачешь? — спрашивают у меня.
— Только что хрена натерла.
— Вечно ты хрен трешь. Пудами его трешь, что ли?
Я молчу.
— Ты больна?
Я опять молчу. Стыдно сказать, что мое сердце болит от любви. Они же меня засмеют. Панская болезнь, — скажут. Посмотрела я на себя в зеркало, и страх меня взял — бледная, худая, впавшие глаза. Зато как приеду к тебе в Америку, снова маком-цветом закрасуюсь.
Что тебе еще писать?
Когда уж дождусь счастливой минуты? Или, может, мое счастье на дне моря рыбкой плавает? Или, может, оно орлом в сыр-бор полетело?
Спасибо, дорогой Борис, за твои частые письма. Это пока что единственное утешение в моей безутешной жизни! Целую тебя тысячи раз. Пиши! Пиши! Пиши!
Ваша Рахиль».
Рахиль строго редактировала свои письма, писанные моей рукой. Заставляла меня переписывать их по два, по три раза. Ей почему-то не нравились мои выдумки и мое вычурное красноречие. Она муштровала меня до тех пор, пока я не наловчился писать одно, а ей читать совсем другое. Ведь моя писанина очень нравилось ее бывшему жениху. Я говорю «бывшему», так как после того как я написал Борису, что Рахиль очень осунулась, он нашел в Америке вторую Рахиль и женился на ней, как он писал в последних письмах… Я хотел вызвать жалость в сердце Бориса, а вышло наоборот…
Я все это скрывал от неграмотной Рахили. Я читал ей слова о большой любви к ней Бориса, придуманные мною тут же; однажды я чуть не засыпался. Рахиль удивилась:
