Дружные одобрительные возгласы были ответом на слова великого князя. Было решено выступать из Москвы в Коломну послезавтра, 20 августа.
На следующий день закипела работа: с княжеских складов выдавали оружие и доспехи тем ратникам, которые их не имели. На каждый десяток пеших ратников выделялась одна повозка, куда грузилось военное имущество, продовольствие для людей и зерно для лошадей и быков. Конники приводили в порядок сбрую, переметные сумы, в которые складывалось все снаряжение всадника. Многие оттачивали мечи, сабли, копья, топоры, стрелы. От множества войск как в самом Кремле, так и в прилегающих слободах стоял неумолчный гомон, крики, раздавались различные приказания воевод, сотских и десятских начальников, слышалось конское ржание и рев быков. Все пришло в движение, как в большом потревоженном муравейнике.
В середине этого хлопотливого дня боярин Бренк доложил Дмитрию Ивановичу, что рязанский князь Олег вновь прислал гонца.
— Да ну! Вот как! — удивился князь. — Стало быть, князь Олег следы заметает? А где ж гонец, в Москве?
Князь несколько обеспокоился. Для того чтобы сохранить в тайне все военные приготовления, он еще вчера дал строжайший приказ всем пригородным охранным заставам пропускать в город торговых и иных приезжих людей, но никого не выпускать до тех пор, пока войска не уйдут в поход.
— Да нет, княже, — успокоил его Бренк, — мы его задержали на дальней заставе. Он привез вести об ордынцах, кои мы уже давно знаем. Да и не в вестях тут закавыка. Соглядатаем он прислан, поглядеть, как мы тут в поход собираемся да сколь ратников у нас. Видать, князю Олегу сии известия для Мамая понадобились, ханской ласки добивается…
— Ну и как ты с гонцом поступил?
— А как! Накормили его, напоили, велели передать князю Олегу спасибо за важные вести, да и отправили восвояси. Наши воины-сторожевики провели его до самой переправы на Оке, дабы он не улизнул куда да в Москву скрытно не возвернулся.
— Добро! Гляди, Андреич, ежели других каких лазутчиков в Москве заметишь, сразу хватай их и в пыточную.
Когда солнце уже начало закатываться, Дмитрий Иванович с женой и детьми направились в Успенский собор. Богослужение правил сам новый митрополит Киприан, только недавно прибывший из Киева.
После вечерни в трапезной собралась вся великокняжеская семья — князь с княгиней, дочь Софья, сыновья Василий, Юрий и совсем еще маленький болезненный Иван. Пришла и сестра князя Анна, жена Боброка. За столом Дмитрий Иванович приподнято-бодрым голосом, с шутками, обращаясь больше к детям, говорил о богатыре Илье Муромце, о жар-птице и даже о бабе-яге, костяной ноге. Посадив рядом с собой старшего сына Василия, он приглаживал его густые волосы и говорил с ласковой теплотой:
