Когда ему исполнилось двадцать лет, познакомился с богатым промышленником, которому отремонтировал яхту, так как к тому времени научился разбираться в морских судах. Богач как-то разоткровенничался, что его единственная дочь связалась с лесбиянкой. Гранди, недолго думая, предложил свою помощь. Пробравшись в номер отеля, где жила подруга дочери, он задушил ее, получив щедрую награду от промышленника за оказанную услугу. Сразу разбогатев, Гранди переехал в Рим. К тридцати пяти годам сколотил солидный капитал, ловко комбинируя финансовыми сделками и играя на бирже. В сорок стал миллионером. Женился на дочери французского посла и увеличил свое состояние. Продолжая делать деньги, он почти не уделял внимания жене, которая покончила с собой, попав в лапы шантажиста. У Гранди осталась на руках маленькая Джина.
Теперь, когда дочь умирала, Гранди осознал, что это его единственная привязанность на всем белом свете. Его родная дочь умирала из-за этого подонка Фроста, предавшего его. Он сжал кулаки.
В дверь заглянул высокий худой человек:
— Мистер Гранди, я — доктор Ванс. Мне нужно поговорить с вами.
Гранди выслушал Ванса с непроницаемым выражением лица.
— Вы должны это знать, сэр, — закончил доктор.
Гранди сидел, уставясь на лежащие на коленях сжатые в кулаки руки.
— Жить она будет, — продолжал Ванс, — но в коме, не приходя в сознание, на поддерживающих жизнь аппаратах. Так она может пролежать лет десять. Надежды никакой, мозг разрушен наркотиками.
— Вы хотите сказать, что она — живой труп?
— Да, сэр. Мне очень жаль, но это так.
— Ей лучше умереть.
— Долг врача, мистер Гранди, поддерживать в больном жизнь в любом случае.
— Есть ли хоть малейшая надежда, доктор?
— Никакой.
— Я хочу ее видеть.
— Разумеется, сэр. Идемте со мной.
Он повел Гранди по длинному коридору и привел в большую светлую палату. Посередине стояла кровать, на которой лежала Джина, туда тянулись многочисленные провода и трубки от приборов, около которых колдовали две сестры.
— Вы можете идти, — сухо сказал им врач, и они тут же вышли.
Гранди, подойдя к кровати, стал смотреть на дочь, единственное родное для него существо. Впервые после смерти жены его охватили глубокая жалость и раскаяние.
Лицо Джины напоминало восковую маску, простыня на груди слабо поднималась и опускалась при вдохе и выдохе.
— Она так и пролежит годы и годы…
— К сожалению, сэр.
Доктор показал на соединение двух толстых трубок:
— Будь она моей дочерью, я разъединил бы их и дал ей спокойно умереть. А теперь я должен идти, меня ждут больные.
