– Ну и куда отправимся? – спрашивает Эндрю, видимо забыв о старом кладбище.
Я задумываюсь. Ко мне пока не стоит. Если только мне самой не захочется напугать своих друзей ещё до того, как мы начнём поиски. И я понятия не имею, где находится библиотека.
– Как насчёт Северного пруда?
– Превосходно, – говорит он, надевая куртку и застёгивая молнию. – Там всегда сидят несколько художников со своим холстами, зато обычно нет ни единой души из нашей школы.
У меня вдруг ёкает сердце, и я едва не замираю на месте. Ведь для меня нет ничего лучше, чем уютно устроиться там со своей пастелью и рисовать. Может быть, закончить картину с кувшинками. Или начать что-нибудь новое. Например, фонтан, который я видела, когда пришла к пруду в первый раз. Но ничего подобного я не могу себе позволить, пока не избавлюсь от проклятого привидения!
Я даже не знала, как близко к нашей школе находится Северный пруд. Я поняла это, как только увидела огненную листву деревьев и уже знакомые пешеходные тропинки. Я направляюсь к бетонному причалу, надеясь, что там никого нет и мы сможем отдохнуть.
– На причал? – спрашивает Нина, когда мы заходим на него. – Грязновато здесь, не кажется?
Она обходит кучку гусиного помёта и корчит гримасу.
– Ей нравится вода, – вмешивается Эндрю.
Я останавливаюсь и пристально смотрю на него.
– Почему ты продолжаешь отвечать на вопросы обо мне?
На щеках Эндрю возникает лёгкий румянец, и он отводит взгляд.
– Не знаю… просто ты не такая, как мы.
– Замечательно! Не такая. Наверное, каждая новая девчонка жаждет услышать о себе такое! – ворчу я.
– Да нет! Ты не так поняла. Я хотел сказать, что ты интересная. У меня никогда не было знакомых из Флориды, и я уж точно не знаю никого из настоящих художников.
Настоящих художников? Его слова эхом отдаются в моих ушах, наполняя меня радостным волнением. Эндрю думает, что я настоящий художник. Никто из сверстников никогда мне раньше такого не говорил. Хотя я ведь и не давала им такой возможности. Откуда они могли знать о моих способностях? Дома, во Флориде, я показывала свои работы разве что родителям. А больше никому.
Кашель Нины отвлекает меня от нахлынувших мыслей. Она устраивается на краю платформы и, скрестив ноги, садится с книгой в руках. Я следую за ней, сбрасываю кончиком кеда несколько перьев в воду, а потом плюхаюсь рядом.
– Вот что, – говорит Нина. – Ты должна мне всё рассказать. Я серьёзно – именно всё.
– Я спрашивала про Грейсленд, потому что вечером меня кое-что разбудило. Это похоже на чей-то плач. Потом послышались шаги. И ещё дребезжала ручка двери. Даже когда я сейчас вспоминаю об этом, сердце моё стучит так, что готово выпрыгнуть из груди. Темнота и таинственные звуки. Ощущение, будто что-то пряталось в этом чёртовом коридоре. И пыталось добраться до меня. Это было ужасно.
