— Садись, старый друг, — сэр Руперт выдвинул вперед одну из грубых скамеек, которые составляли часть мебели таверны. — Что происходит на Западе?
Кормак взял бокал с вином, протянутый ему темнокожим слугой, и залпом выпил.
— Отмечу немногое, — сказал он. — Во Франции король считает свои пенсы и ведет склоки со своими дворянами. Ричард — если он еще жив — томится где-то в Германии, думаю. В Англии Шейн, то есть Джон, угнетает народ и предает своих баронов. А в Ирландии… черт! — он засмеялся коротко и безрадостно. — Что я могу сказать об Ирландии, кроме тех же старых историй? Гэлы и иноземцы режут друг другу глотки и плетут интриги вместе с королем. Джон де Курси[4], поскольку Гуго де Ласи[5] вытеснил его с места правителя, бушует, как сумасшедший, поджигает и мародерствует, в то время как Донал О'Брайен скрылся на западе, уничтожая реликвии. Тем не менее, дьявол, я думаю, что сейчас здешняя земля стала немного лучше.
— Да, сейчас здесь своего рода спокойствие, — пробормотал сэр Руперт.
— Да, спокойствие, пока этот шакал Саладин[6] собирает свои силы, — проворчал Кормак. — Думаете, он будет отдыхать, пока Акра[7], Антиохия и Триполи остаются в руках христиан? Он ищет лишь предлог, чтобы захватить остатки Утремера.
Сэр Руперт покачал головой, его глаза потускнели.
— Это голая земля, омытая кровью. Если бы это было не сродни богохульству, я бы проклинал тот день, когда последовал за своим королем на Восток. Сейчас я мечтаю о фруктовых садах Нормандии, темных прохладных лесах и грежу о виноградниках. Мне кажется, мои самые счастливые часы жизни были, когда мне было всего двенадцать лет…
— Двенадцать, — проворчал Фицджеффри, — в этом возрасте я был дикарем с копной нечесаных волос и скитался на голых болотах — я носил волчьи шкуры, весил около четырнадцати стоунов[8] и уже убил трех человек.
Сэр Руперт с любопытством посмотрел на своего друга. Родные земли Кормака находятся за широким морем и землями Британии, но норманн немного слышал о том, что творится на том далеком острове. Он смутно знал, что жизнь Кормака не была легкой. Ненавидимый ирландцами и презираемый норманнами, он отплатил им презрением и жестоким обращением, дикой ненавистью и беспощадной местью. Было известно, что у него осталась лишь тень верности большому роду Фицджеральдов, который, как и многие уэльсцы и норманны, уже тогда начал перенимать ирландские обычаи и ирландские раздоры.
— Ты носишь сейчас другой меч, не тот, что был у тебя, когда я видел тебя в последний раз.
