Тем не менее его удивление было не больше, чем у мужчин Эль Гора.
— Что делаете вы в моем замке без приглашения? — выдохнул Нуреддин.
Гигант в посеребренной кольчуге поднял предупреждающе руку и звонко сказал:
— Лев ислама, защитник правоверных, Юсуф Ибн Айюб, Салах-ад-дин, султан султанов, не нуждается в приглашении, чтобы войти в твой или любой другой замок, араб.
Нуреддин молча стоял, хотя его последователи начали приветствовать прибывшего; здесь были достаточно суровы к изменникам.
— Мой господин, — сказал он решительно, — это правда, я не узнал вас, когда вы вошли в комнату. Но Эль Гор мой, не в силу права или помощи или дара какого-нибудь султана, а благодаря лишь мощи моих собственных рук. Поэтому я говорю вам добро пожаловать, но не прошу милости для моих поспешных слов.
Саладин только устало улыбнулся. Полвека интриг и вражды сильно давили на его плечи. Его карие глаза, необыкновенно кроткие для такого великого господина, смотрели на молчаливого франкского гиганта, который все еще стоял, поставив одетую в броню ногу на то, что было Косру Маликом.
— И кто это? — спросил султан.
Нуреддин нахмурился:
— Назаретянин-преступник, он проник в мою крепость и убил моего товарища из сельджуков. Я прошу вас разрешить избавиться от него. Я дам вам его череп, украшенный серебром…
Жест остановил его. Саладин прошел мимо людей Нуреддина и остановился перед темным, настороженным воином.
— Я думаю, мне знакомы эти плечи и это темное лицо, — сказал султан с улыбкой. — Значит, вы снова повернулись своим лицом к Востоку, лорд Кормак?
— Хватит! — низкий голос норманна-ирландца заполнил всю комнату. — Вы поймали меня в свою ловушку; моя жизнь потеряна. Не тратьте время на насмешки, отправьте своих шакалов против меня, и настанет конец. Я клянусь моим кланом, многие из них лягут в пыль, прежде чем я умру, и мертвых будет больше, чем живых!
Высокая фигура Нуреддина задрожала в гневе, он вцепился в рукоять своей сабли так, что побелели костяшки пальцев.
— Что вы скажете на это, мой господин? — воскликнул он яростно. — Сколько еще будет этот назаретянский пес бросать грязь нам в лицо…
Саладин медленно покачал головой, улыбаясь, словно во всем этом была какая-то скрытая шутка:
— Это не может быть пустым хвастовством. В Акре, в Азоте, в Яффе я видел череп на его щите, блестящий, как звезда смерти в тумане, и правоверные падали под его мечом, как скошенные колосья.
Великий курд повернул свою голову, неторопливо осматривая ряды молчаливых воинов и смущенных вождей, которые избегали его спокойного взгляда.
