Он повертел передо мной своей левой, а правая все это время была на боевом взводе. Толпа закричала на меня, чтобы я шел вперед и покончил с ним. Я поступил именно так, не потому, что меня заботили их вопли, но потому, что не имею желания валять дурака, когда могу ринуться в бой.
Я увернулся, поднырнув под его левый хук, и тут он атаковал правой — банг! И я оказался на спине в середине ринга, чувствуя, что мой череп почти разбит, и слыша, как толпа сходит с ума от увиденного где-то там далеко, почти на краю вселенной. Сквозь клубящийся туман я услышал, что рефери начал отсчет, и увидел смутно Коннолли, висящего на канатах и зло усмехающегося в мою сторону. Я понял! Его правая перчатка была заряжена свинцом весом около фунта! Я могу сказать, что отлично почувствовал это.
Я попытался встать и убить Коннолли, но все силы ушли из моих ног.
— Пять! — сказал судья.
— Десять тысяч баксов! — застонал я, начав ползти к канатам.
— Шесть! — сказал судья. До этих канатов, казалось, тысячи миль. Я попытался схватиться за них, промахнулся и упал с почерневшим лицом.
— Семь! — сказал судья. Я попытался достать канаты снова, поймал и начал тащить себя вверх.
— Восемь! — сказал судья.
— Красотка в беде! — булькал я, поднимаясь на одно колено.
— Девять! — сказал судья. И я поднялся, качаясь и шатаясь, но держась за канаты.
Коннолли поспешил, чтобы покончить со мной, и запустил свою заряженную правую, как человек, бросающий молот. Но я увидел это и за милю, и когда тяжелый снаряд рассек воздух, я увернулся, отпустив веревки, и упал прямо на Коннолли. Мой вес почти свалил его с ног, и он должен был ухватиться за канаты, чтобы удержаться на ногах.
Я продолжал, словно гризли, в то время пока толпа визжала, упрямо висеть на Коннолли, и судья напрасно пытался оттащить меня от него. Но через несколько секунд сила вернулась к моим онемевшим ногам, и когда я наконец вырвался, я был снова человеком.
Коннолли бросился вперед, словно бешеный зверь, размахивая утяжеленной правой и почти падая с ног. И я понял, что он мой. Его атакующей была правая. Но сейчас в ней было так много свинца, что он не мог наносить ею стремительные ужасающие удары. Он вынужден был размахивать ей как дубиной — тяжело и медленно.
Видя это, я дьявольски расхохотался и приблизился к нему. Я не обращал внимания на его левую. Я кружил вокруг него все время, подальше от его правой, — между тем силы покидали нас обоих. Он телеграфировал об атаке правой каждый раз, и тогда я наносил удар или уворачивался. Он проигрывал. Он вспотел, мычал и пыхтел, бил и пропускал, а тем времен я разрушал обеими руками его торс. Он избивал меня своей левой, весь в бордовых потоках, но эта его рука не была начинена динамитом. Наконец в отчаянии он снова атаковал правой. Я шагнул к нему и с треском всадил левой по челюсти со всех оставшихся сил. Этот удар начался от бедра и мог бы свалить быка. Коннолли рухнул со страшным грохотом и даже не шевельнулся, пока не окончился счет.
