Он тяжело поднялся и сел, облокотившись на бочку. Отломил по куску хлеба и подвинул нам.
- Давай, пацан, - сказал он,, глядя на меня. - Хамсу ешь. А то страху сегодня натерпелся, до сих пор бледный.
- Я-то... - протянул я растерянно и немного хорохорясь.
Он улыбнулся. У него было худое и, наверное, красивое лицо. У него были белые ровные зубы и печальная улыбка.
- Всё равно молодец, - сказал он, - стоял трясся, а не бросил его.
- Пропадёшь ведь, - сказал Гешка.
Лёка перестал жевать и снова откинулся на кровать. Он смотрел в потолок остановившимися глазами и молчал.
Мы тоже молчали.
- Я до войны мечтал быть моряком... Как отец… А теперь у меня нота чешется! Та, которой нет... - Было слышно, как тяжело и судорожно он дышит. Наконец, ему удалось перевести дыхание. - Сегодня пацаны кепок понатаскали. Ты думаешь, это много? Три кепки мне досталось. Надо бы теперь загнать, а загонять неохота. И вообще мне ни черта неохота. Разве только что жрать... Это мне всегда охота.
Он чиркнул зажигалкой и прикурил потухший «бычок».
- Заберут, хуже не будет, - сказал он, затягиваясь.
- Говорят, что протезы... - начал Гешка.
- Говорят, кур доят, оборвал его Лёка. - Протезы денег стоят, думать надо.
Гешка растерянно замолчал. Потом, легонько ткнув меня в затылок, сказал:
-Ладно, пошли.
- Сначала, синьоры, прямо, потом направо и налево, - сказал Лёка.
- Не заблудимся, - улыбнулся Гешка.
- Учти, что на тебя пацаны теперь зуб имеют.
- Как-нибудь, - сказал Гешка. Он еще что-то хотел сказать, но не сказал.
Гешка шёл какой-то сумрачный. Видно было, что ему не по себе. Да и мне сегодняшнее наше геройство уже не казалось чем-то замечательным, лучше бы набили морду Кугуту.
Я сидел во дворе и смотрел на велосипед. На свой собственный велосипед. Он мне нравился. Все больше и больше. Моим он стал пять минут тому назад. Парень, который продал нам этот велосипед, наверное, еще не дошёл до угла нашего квартала. В кармане гимнастёрки он уносил тридцать зелёненьких десяток. Он хотел сорок, но сошлись на тридцати.
- Ну что? Нравится?
Я посмотрел на маму. Она улыбалась, но улыбка была у неё не очень весёлая.
- Спрашиваешь! - сказал я бодро. - Пойду покатаюсь.
Мама кивнула головой.
На улице никого не было. Я подумал, не свистнуть ли мне Котьке? Нет. Надо сначала покататься самому. Я вскочил на велосипед и нажал на педали. Я с трудом разогнал велосипед, хотя жал на педали с такой злостью, что выпрыгивал из седла. Ничего удивительного в этом не было. Вместо камер под покрышками были противогазные трубки. Зато потом я долго катил, поставив ноги на раму, отдыхал.
