— Могу и на более долгий срок! — недовольно пробурчал он и с силой ударил по клавишам.
— Людвиг! — возмущённо воскликнула мать. — Какой же ты невоспитанный! А ну-ка веди себя прилично.
Нет, дело не в этом. Он просто должен уловить тональность, в которой Элеонора произнесла эти слова. До мажор! Решено, отныне, ликуя, он будет играть только её.
— Ты настоящая волшебница, Элеонора, — восхищённо сказала мать. — До твоего прихода он так яростно доказывал, что у него нет ни минуты времени, и тут вдруг... Пойду выглажу ему манжеты.
Когда мать вышла из комнаты, Людвиг спросил:
— Позволь мне угостить тебя?
Не дожидаясь ответа, он перепрыгнул через порог и тут же вернулся назад. Элеонора недоумённо посмотрела на него:
— Мой свёрток! Ты так и не съел ничего?
— Я сохранил его на память о тебе.
— Пряник совершенно высох. — Она поднесла его к сверкающим белизной зубам. — А ты не хочешь? Ты такие вещи не любишь?
— Да нет, но мне больше нравится, когда ты ешь.
— Когда я ем? — Она едва не поперхнулась от удивления. — Не понимаю.
— Знаешь, Элеонора...
— Не произноси так торжественно моё имя. — Она с напускной суровостью сдвинула брови. — Я попросила маму и всех друзей называть меня просто Леноре. По-моему, так более красиво.
— Леноре, — повторил он. — Давай я что-нибудь сочиню в твою честь. Не сейчас, конечно, попозже. Что ты хочешь? Квартет? Симфонию? Выбери сама.
— Нет, симфонии мне не нравятся. — Она брезгливо поморщилась. — Больше всего я люблю увертюры. И там будет стоять моё имя?
— Конечно.
Её глаза засверкали от радости, срывающимся от волнения голосом она сказала:
— И когда станешь таким же знаменитым, как господин Монсиньи, я буду гордиться тобой.
Он не любил Монсиньи, и потому пыл его несколько угас. Тусклым голосом он переспросил:
— Таким же, как господин Монсиньи?
Она поспешила утешить его:
— Ну пусть даже ты не будешь таким знаменитым, пусть, главное, что эта увертюра будет написана Людвигом ван Бетховеном.
Его глаза вновь засияли, как бриллианты в ночи.
Старинный дом был выстроен в весьма изысканном стиле. Какими же убогими по сравнению с ним выглядели дома на Рейнгассе, где селились музыканты.
— Тсс, Людвиг. — В прихожей Леноре приложила палец к губам. — Теперь мы должны красться осторожно, как кошки. Там, наверху, — она показала пальцем на потолок, — живёт брат моей мамы дядюшка Абрахам. Он каноник. — Она сделала книксен и тут же хитро подмигнула Людвигу: — А сейчас ступай ещё тише, ибо здесь живёт брат моего покойного отца дядюшка Лоренц. Он тоже каноник да к тому же ещё наш опекун и воспитатель, но на самом деле это я их обоих воспитываю, и они даже ладони складывают при одном моём появлении.
