— А ты сколько у нас пробудешь, дядюшка Франц?
— Я устроился скрипачом в Национальный театр.
— Дядюшка Франц! — Красновато-смуглое лицо Людвига ещё потемнело от радости.
— Вот только коклюш меня донимает. — Ровантини гулко закашлялся. — А как мать себя чувствует?
— Да неважно.
— В семье Кеверих коклюш передаётся по наследству, — с издёвкой произнёс Ровантини и в подтверждение своих слов несколько раз кивнул. — Слушай, давай заманим ещё нескольких покупателей.
Он распахнул дверь и выглянул наружу.
— Дождь перестал, и люди вышли на улицу. Дай-ка я изображу крысолова из Гамельна[10]. — Он с удовольствием втянул в себя влажный воздух, приложил к плечу скрипку и наклонил голову.
Через несколько минут Людвиг восторженно воскликнул:
— Как здорово! Что ты сейчас играл, дядюшка Франц?
— Концерт ля мажор Моцарта. Какой же ты всё-таки варвар!
Людвиг конвульсивно дёрнулся. Он вдруг почувствовал неприязнь и даже вражду к Ровантини. И если уж быть до конца справедливым, к этой музыке тоже...
Явно привлечённая звуками, в лавку вошла женщина и купила хлеба. Следом тут же появилась новая покупательница, затем ещё одна.
Наконец на какое-то мгновение они остались одни.
— Дядюшка Франц!..
— Чего тебе опять? — недовольный тем, что ему помешали играть, откликнулся Ровантини.
— Это такая музыка, она словно с неба льётся... А мы под неё хлеб и сайки продаём, звеним штюберами и грошами...
— Ты прав, Людвиг. — Ровантини тут же прекратил играть. — Можешь меня теперь тоже назвать варваром. Но знаешь, стоит мне извлечь из скрипки первые звуки, как я забываю обо всём на свете. А тут ещё жар. Он у меня каждый вечер. — Он со свистом рассёк воздух смычком. — Но я хотел заманить к тебе в лавку ещё несколько жирных крыс и мышей. И я не просто сыграю, но ещё и спою, ибо это моё собственное сочинение.
Новый приступ кашля сотряс его тело, лоб покрылся бисеринками пота, щёки запали. Он прочистил горло и чуть дрогнувшим голосом сказал:
— Текст написал поэт Хёльти в день, когда врач вынес ему приговор. Вскоре он умер от чахотки. Внимание, Людвиг, приготовь свои жалкие остатки хлеба и булок.
Грустные глаза скрипача вновь засверкали. Он рывком поднял скрипку к подбородку и запел:
Так рассыплем розы по дороге
и забудем грусти и печали!
Больно уж короткий срок
жизни нам отпущен.
Весенней пляской упоён,
сегодня юноша резвится...
Ровантини прошёлся вокруг лавки танцующей походкой.
Ну, а завтра ветер
цветы треплет на его могиле.
— Ты только посмотри, Людвиг, они же сюда валом повалили.
