Минута жизни [2-е изд., доп., 1986] | страница 9



Васильич подолгу рассматривает отросшие на ногах ногти и медленно обращается к Пестраку.

— Ты знаешь, немцы скоро начнут баланду варить. Ригачин, говорит, видел — котлы привезли вчера. Так ты нос не вешай, Ричард Максимыч.

Николай слушает разговор, щепочкой помешивая аккуратно нащипанную сизоватую лебеду. Потом незаметно отодвигает Санькины обмотки, будто будит его, из норки-тайника медленно достаёт серенькую прорезиненную упаковку от индивидуального пакета — весь запас их воды. Половину вливает в банку, размешивает щепочкой — борщ готов.

Саня поворачивает к нему голову и задумчиво цедит:

— Гляжу я на тебя, какое ж ты дерево, Микола. Поддакни Васильичу, ведь он же на тебя понадеялся.

Глаза у Николая вдруг начинают быстро моргать, и, на удивление самому себе, он вдруг кричит:

— Слышь, Ричард Максимыч, давеча видал. Их наши сгружали…

Сидящие рядом четверо связистов обрывают игру. С утра до вечера играют они в «козла». Карты крохотные, сделанные из разных бумажек, изучены на память: карта из голубого почтового конверта — дама пик, большинство карт — из немецких листовок.

Николаю чудно — по воду почти не ходят, едят одну траву, к проволоке ходят тоже редко.

Они молча выслушали, как Николай рассказывал про котлы, и, не сказав ни слова, стали играть дальше. Все четверо высокие и все какие-то большеголовые, но главная примета и предмет зависти западного угла карьера — целёхонькое обмундирование. У них были даже две пилотки на четверых.

Самый старший из них, с лицом, побитым оспой, нет-нет и прохрипит:

— Радио б…

Замолкал — будто захлёбывался чем-то клокочущим у него в середке. Радист поднимал голову, глядя в небо, слушал…


…Саньке с каждым днём становилось всё хуже. Два раза ночью Николай просыпался от его рыданий. Санька, весельчак Санька судорожно бился головой оземь, и слёз его нельзя было унять.

Назавтра Сашок ещё до восхода разбудил Николая.

— Отпусти меня, ради Христа. Картошки нарою, помидоров принесу…

— Ты же сам знаешь — шкуры в той команде состоят, ворюги… — отвечал Николай.

По лагерю, переступая через больных и раненых, обходя сторонкой здоровых, идёт вереница людей. Вчетвером, на старых рваных шинелях они носят мёртвых.

Бредут, спрятав глаза, молча выслушивая брань. Весь день «капут-команда» делает своё дело.


В конце августа в лагерь пожаловал какой-то чин. А дня через два стали строить новые вышки для охраны и ещё одну линию колючей проволоки. Николая зачислили в строительную команду. Приходил усталый, падал пластом. Когда темнело, он доставал из-за пазухи распухшими окровавленными руками картошку. Бережно считали, прятали в тайник. К ночи загорались несколько костров. Люди налетали мошкарой. Костры горели недолго: по палочке, по травинке, по прутику приносили с собой ребята из рабочих команд, да так, чтоб, боже сохрани, не заметила охрана.