Дима зачерпнул ладонью снег и сунул в рот.
– Эй, ты ополоумел, что ли? – в один голос воскликнули его спутники.
– Головушкой тю-тю – радиоактивный снег жрать? Жить надоело? – добавил Ефремыч.
– Мужики, отвяньте, без вас тошно! – резко оборвал их Дима, кажется, совсем не боясь потерять новых товарищей. – Я вам такого рассказать могу, что снег этот так, ерунда. А в лесу – тени видели? Ну так вот, в лес больше не суйтесь, дорога закрыта.
– Ядовитые, что ли, какие? Так мы ж в защите!
– Не поможет вам защита. Сказано – в лес не ходить. Все, табу, закрыто, – раздраженно проворчал юноша, недовольный непонятливостью спутников.
– Ну, если так – спасибо, – недоверчиво протянул Ефремыч. – Задницей чуял – что-то не то, башкой верчу – вроде чисто, а тут вот оно что. Тебя как звать-то, найденыш?
– Димой зовите.
– Я – Михал Ефремыч, а это начальство наше, Борис Борисыч.
– Можно просто Бугай. Ты это, историю до дома прибереги, не дело тут посреди дороги болтать. Идем дальше.
* * *
До Нагорного добрались без проблем. Небольшой поселок с частными домами утопал в сугробах по самые крыши.
Мужчины уверенно свернули в сторону коттеджей, от времени растерявших былой лоск, с обвалившимися декоративными панелями и пустыми окнами.
– Ну, пришли, – с облегчением выдохнул Бугай, заходя в полуразвалившееся здание, бывшее, видимо, когда-то развлекательным заведением.
Вниз, в подвал, вела выщербленная лестница. Мужчина дал знак ожидать и быстро спустился по ступеням, однако ружья не опустил.
Внизу послышалась возня, Бугай матерился сквозь зубы, поминая каких-то «гребаных уховерток, чтоб у них хвост отсох», потом раздался выстрел, хруст сминаемого тяжелым сапогом хитина, и снова стало тихо.
Дима поежился, на всякий случай сделал шаг назад.
– А, нормально, насекомых развелось. Тепло чуют, вот и прут в наш подвал, чтоб не околеть совсем. Ща караульным по шапке настучим, сказали же – к ночи вернемся, ждите, нет же, все самим, все самим.
Через пару минут Бугай высунулся наверх.
– Тьху, мать! Чисто, спускайтесь. Нашим стукнул, открывают.
Ефремыч достал из кармана фонарик и подсветил ступени. Дима держался за стену, осторожно наступая на битый камень. Только сейчас он начал осознавать, какой на самом деле слабак, и как не приспособлен к жизни вне стен уютного бункера, где всего всегда хватало. И от этого ощущения становилось страшно, привычный ему социум, пусть даже вычеркнувший его имя из своей истории, пусть ополчившийся, но знакомый и родной, исчез и остался воспоминанием, приятным сном, а перед ним был враждебный мир, в котором нужно было выживать.
