Дагни Йенсен обладала неприметной внешностью: на такую взглянешь и сразу забудешь. Хрупкая маленькая женщина, до сих пор тихонечко кравшаяся по своему жизненному пути. На улице Уллеволсвейен уже начала образовываться пробка, хотя еще не было и трех часов, поскольку за последние сорок лет рабочее время в Норвегии сократилось до уровня, который заставлял иностранцев попеременно испытывать то раздражение, то восхищение. Поэтому Дагни очень удивилась, что мужчина услышал ее шаги и повернулся к ней. Он оказался старым. Кожа на его лице походила на дубленую, а резкие морщины были такими глубокими, что казалось, доходили до самых костей. Правда, тело его под фланелевой рубашкой выглядело худым и мускулистым, как у молодого, но лицо, желтоватые белки карих глаз, зрачки размером с булавочную головку говорили о том, что ему минимум лет семьдесят. На лбу красная бандана, как у индейца, а над толстой верхней губой редкие усики.
— Добрый день, — произнес он громко, чтобы она расслышала его в уличном шуме.
— Приятно видеть человека у этой могилы, — ответила Дагни и улыбнулась. Обычно она не была такой разговорчивой с незнакомцами, но сегодня пребывала в хорошем настроении, да, была даже немного возбуждена, поскольку Гуннар, новенький учитель английского, пригласил ее на бокал вина.
Мужчина улыбнулся в ответ.
— Здесь похоронен мой сын, — сказал он глубоким хриплым голосом.
— Мне очень жаль это слышать. — Она разглядела, что в землю перед могильной плитой было воткнуто перо, а не цветок.
— В племени чероки в гроб к умершим принято класть орлиное перо, — произнес незнакомец, словно прочитав ее мысли. — Но это не орел, а сарыч.
— Да? И где же вы его достали?
— Перо сарыча? Осло со всех сторон окружен дикой природой, ты разве не знала? — Он улыбнулся.
— Ну, положим, эта природа выглядит довольно цивилизованной. Однако класть перо — хорошая идея; возможно, оно поможет душе вашего сына воспарить на небеса.
Мужчина покачал головой:
— Дикая природа, никакой цивилизации. Моего сына застрелил полицейский. И теперь мой мальчик не попадет на небеса, сколько бы перьев я ему ни принес, но он и не в раскаленном аду, куда держит путь его убийца. — В голосе старика не было ненависти, только сожаление, как будто он сочувствовал тому полицейскому. — А ты кого навещаешь?
— Маму, — сказала Дагни и посмотрела на могильную плиту: «Валентин Йертсен». Вроде бы она уже где-то слышала это имя.
— Значит, ты не вдова. Потому что такая к-красивая женщина, как ты, конечно же, в юности вышла з-замуж и родила детей?
