Харри не ответил, он тряс бутылку, следя за каплей, стекающей вниз.
— О Ракели, — пояснил Бьёрн. — Ты с трудом добрался до машины, а потом я запер тебя в квартире, вот и все.
По скорости движения капли Харри понял, что у него еще много времени, и отнял бутылку ото рта.
— Мм… Правда?
— Это краткая версия.
— Мы дрались?
— Ты и я?
— Ясно. Судя по твоей реакции, дрался только я, причем явно не с тобой. А с кем?
— Ну, новый владелец «Ревности» точно получил затрещину.
— Всего одну? Я проснулся с тремя ободранными костяшками на руке, да и брюки у меня тоже в крови.
— Сперва ты стукнул Рингдала по носу, причем с такой силой, что брызнула кровь. После этого он уклонился, и ты попал в стену. Причем несколько раз подряд. Думаю, на стене остались твои кровавые следы.
— Неужели Рингдал не защищался?
— Решил не связываться. Честно говоря, Харри, ты так надрался, что твои действия не могли считаться оскорбительными. Нам с Эйстейном удалось остановить тебя до того, как ты нанес себе повреждения.
— Черт возьми, ничего не помню. А за что я бил Рингдала?
— Ну, одну-то затрещину этот тип точно заслужил. Он проиграл всю пластинку «White Ladder»[3] и решил поставить ее сначала. Но тут ты принялся орать, что он разрушает добрую репутацию заведения, созданную, по твоему мнению, тобой, Эйстейном и Ракелью.
— Но ведь так оно и есть! Этот бар был золотой жилой, Бьёрн. И Рингдал получил все хозяйство за бесценок, я потребовал лишь одного: он не станет крутить всякое дерьмо, а только настоящую музыку.
— То есть такую, которую выбрал ты?
— Которую выбрали мы, Бьёрн. Ты, я, Эйстейн, Мехмет… Никакого Дэвида Грэя, черт побери!
— Возможно, тебе надо было объяснить это более доходчиво… Ой, Харри, малыш заплакал.
— Да, конечно. Спасибо тебе, Бьёрн. И прости за вчерашнее. Черт, я сейчас выгляжу словно клоун. Все, отбой. Привет Катрине.
— Она на работе.
Харри дал отбой, и в тот же миг в голове у него словно бы взорвался фейерверк, и он, как при вспышке молнии, увидел какую-то картину. Правда, все произошло так быстро, что он не успел толком понять, что именно увидел, однако внезапно сердце его бешено заколотилось. Он сел и тяжело задышал.
Харри смотрел на бутылку, которую по-прежнему держал вверх ногами. Виски вытек. Он взглянул вниз. Коричневая капля мерцала на грязном, некогда белом кафельном полу.
Харри вздохнул и, как был голый, скользнул на пол, ощутив коленями холод кафеля, высунул язык, втянул воздух и нагнулся вниз, лбом к плитке, словно бы для молитвы.
