Она снова и снова вспоминала тот вечер в Астрее до последней минуты, до секунды – пыталась переиграть реальность так, будто «она посмотрела», а не пропустила, пыталась заставить память выудить из недр то, чего там, наверное, не было. Но невозможное возможно, главное – не увериться в том, что она – человек.
Глухо гудел из-за закрытого окна проспект; шуршал по металлическому подоконнику снег – иногда колотил по нему напористо, как дождь. Отвлекала боль в пальце – Эмия порезала его о край крышки банки с тушенкой, часть которой отковыряла столовым ножом.
Палец был замотан найденным в комоде платком; теперь она лежала на диване, морщилась и сосредотачивалась, как тот, кому очень-очень нужно решить сложную задачу, даже если в формуле не хватает «определенных» неопределенных.
«Населенный пункт: К…»
Размыто.
Заново.
«Мать: Войт Карина Романовна, отец: Войт Тадеуш Леслав Войт, населенный пункт: К…»
Нужное слово размазывалось, будто с него постоянно соскальзывал фокус; Эмия раздражалась. Но раз за разом снова ныряла в прошлое – к компьютерному столу, на который Павл поставил охлажденный нектариновый сок, а она сказала: «Унеси».
А если Дарин больше не вернется? Что, если его запрут? Эти мысли зудели, как злые пчелы; Эмия пугливо от них отмахивалась.
Заново.
«Мать: Войт Карина Романовна, отец… Населенный пункт: Ка…»
Нет, не Ка.
А что, если Дарин не вернется?
Эмии хотелось сжаться на кровати в комок и зажмуриться. Но нельзя – он ведь вернется. И вдруг она встретит его словами: «Знаешь, а я вспомнила!»
Итак, вечер в ее доме в Астрее, Павл, принесший ей нектариновый сок… «Мать: Войт Карина Романовна, отец: Тадеуш Леслав Войт, населенный пункт…»
Ка…вдановка? Кривдановка? Калтановка?
Ка… Ка… Ка…
Когда прозвенел дверной звонок, Эмия напряженно терла ноющие виски.
– Ты вернулся! Как хорошо! Я ждала и очень боялась, знаешь… я научилась бояться.
– Что с пальцем?
Дар отнял теплые руки, ощупывающие его лицо и вгляделся в платок, запачканный кровью.
– А, ерунда, порезалась… Не сильно – царапина.
Но он уже разматывал «бинт» и, пока не убедился, что действительно царапина и что рана больше не кровит, не замотал обратно.
– Ты дома, как хорошо.
Она действительно волновалась, переживала и маялась – он видел.
– Ну, вот, теперь ты точно, как жена.
Сказал. И осекся. Отвел глаза в сторону, потом вспомнил про цветок.
– Тебе.
– Мне? – она обрадовалась, как ребенок. – Спасибо.
Когда бегонию только внесли в дом, развернули и определили на подоконник, она была обмякшая и наполовину безжизненная – все-таки замерзла. Дар видел, как Эмия трогала увядшие листья, гладила белые лепестки, что-то шептала.
