– Надо ж ведь, – качала головой часто, – нашла в себе столько доброты, поделилась… И самой хватило, и тебя спасла.
Слезы печали оборачивались слезами счастья. Она думала, что Эмия обычная, только очень добрая. Не скажешь ведь: «Богиня» – не поверят.
Теперь Эмию с радостью и надеждой ждали в гости.
– А когда она приедет?
– Не знаю.
– Далеко гостит?
– Очень, – Дар изворачивался – а как еще? – В другой стране.
– Охохоюшки-хохо, – раздавалось следом. – А дату свадьбы назначили уже?
– Нет еще. Договоримся… позже.
Тадеуш слушал разговоры молча, но свет с его лица больше не ушел. Разгладилась и часть морщин.
– А то, может, она сразу после своих сюда, а? – с надеждой спрашивала Карина Романовна.
– Мам, я не знаю…
– А ты ей позвони?
– Хорошо, позвоню.
– Спроси. А то, может…
Спать он по обыкновению ушел на второй этаж бани – там привычнее. Долго ворочался на жесткой и слишком пустой кровати. Когда стемнело, вышел на балкон, закурил.
Как все изменилось…
Неделю назад он не хотел жить – думал, все пустое. Сегодня почти счастлив. Безмерно благодарен судьбе и всем Богам сразу за Эмию, за то, что все так, как случилось.
Он дома.
Дома.
Когда-то он не верил, что это слово применимо к его жизни.
– Ты все сделала реальным. Тебя ждут здесь, слышишь?
Разговаривая, Дар всегда смотрел на небо и верил (хоть краешком сознания), что его слышат.
– Они тебя очень любят, ждут. Мечтают, чтобы мы поженились. И я мечтаю, – добавлял тихо.
Небо молчало. Светило далекими звездами; глухо брехали вдалеке собаки.
– Приходи…
Ему делалось стыло и промозгло, если думал, что больше не увидятся.
Другую ему не надо.
Только Эмию.
Даже если будет ждать всю жизнь.
* * *
Астрей.
(Ólafur Arnalds – Fyrsta)
Ее звали, ее там ждали.
Она видела это по их глазам. Глазам Дарина, в которых застыла глубинная боль вперемешку с надеждой. Глазам его матери, осветившихся сердечной благодарностью. По тихому «спасибо», которое время от времени шептали губы Тадеуша.
Ее ждали.
Но Кронис так и не пришел.
То ли Калея… То ли монеты…
То ли все шутка.
В полночь Эмия вылетела из собственного окна с одним-единственным желанием – никогда больше обратно не возвращаться. Никогда, ни за что, ни в какие времена. Она устала… Она желает отыскать потайное место, соорудить там себе подушку из облаков, затворить вход и уснуть. Чтобы проспать сто-двести-триста лет. Чтобы больше вообще не просыпаться.
У него все хорошо.
А у нее дотлел фитиль надежды.
Под ней море огоньков – запахи, звуки, голоса, смех. Но она уже почти не принадлежит этому миру, и дело не только в отсутствии тела.
