— А при чем здесь толстая палка или палки для гольфа?
— Кригер был убит стрелой, посланной из могучего лука, сделанного из очень тонкой и крепкой стали.
— Но как его туда пронесли?
— Конечно, по Лондону нельзя разгуливать с луком и стрелами, не обращая на себя внимания… Лук можно спрятать в толстой пустой палке или же в палочном футляре для гольфа.
Спайк задумался и собрался спросить еще кое о чем, но хозяин кабинета попрощался и выпроводил его из Скотленд-Ярда.
Репортер вернулся в редакцию с таким чувством, словно от его захватывающей истории ничего не осталось.
— Можете вычеркнуть все про эту женщину, мистер Сайм! — сказал он редактору. — Полиция все знает и не находят в ней ничего таинственного… Ничего загадочного!
— А я никогда и не верил в таинственных женщин! — ответил ему Сайм и прибавил: — Для вас есть телеграмма.
Он протянул руку к сетке с письмами и бросил своему подчиненному рыжий конверт. Тот раскрыл его и прочел:
«Как вы думаете, согласится ли ваш Беллами пожертвовать что-нибудь на мое дело? Производит ли он впечатление человека, любящего детей?»
Спайк опустился на стул в приступе хохота. Он смеялся до слез, до упаду.
— С чего это вы впадаете в истерику? — недовольно спросил его редактор.
Глава 8
Фэй встречает старого приятеля
Мысли Валерии Хоуэтт пребывали в ужасном хаосе. Безграничное отчаяние, раздражение и сознание своего глупого положения — эти чувства затмевали все остальное.
— Дорогая моя, — ответил отец, когда она обратилась к нему. — Я вынужден был поступить так. Ты для меня — все на свете, и я не мог рисковать.
— Но почему ты не предупредил меня о том, что он сыщик?
Вечно грустное, серьезное лицо отца неожиданно расплылось в улыбке.
— А как ты это обнаружила?
— Он сам сказал.
— Надеюсь, это не помешает ему приходить к нам, — проговорил Хоуэтт, — я чувствую себя как-то спокойнее, когда он здесь.
— Федерстон сказал мне, что придет завтра к ужину… Ах, папа, как неприятно чувствовать… что за тобой следит полиция!
Но это ничуть не помешало ей потребовать от молодого человека исполнения его обещания. В день отъезда ее отца в Шотландию, он заехал за ней и пробыл в ее обществе ровно пять минут. У Мраморной Арки, на углу парка, она остановила свой автомобиль и многозначительно отворила дверцу.
— Тут, значит, я слезаю, не так ли? — улыбнулся Джим.
Теперь он перестал быть образцом портняжного искусства. Его платье приняло какой-то более человеческий вид, и это было ему к лицу. Она подумала, что ему трудно дать полные тридцать лет, а также, что он очень красив.
