Я молчу. Тогда майор совсем разозлился, вытащил пистолет, махал им передо мной, кричал, что застрелит. Я опустила голову, молчу.
Держали нас под охраной, в солдатском карцере. Терентьев ходил свободно по штабу, я это сама видела, когда меня вели в карцер.
Вечером приходила к зарешеченному окну жена Стаппуева, показывала нам малого ребенка, плакала, искала мужа, сказала, что его тоже финны арестовали.
Повезли нас в Медгору. Когда сажали в машину, завязали нам глаза, мне и Марии. Через полчаса повязку сняли. Подъезжая к Медгоре, снова завязали глаза. Поместили нас за городом в бывшем нашем советском лагере для заключенных. Там теперь содержались пленные красноармейцы. Забор, колючая проволока, сторожевые вышки.
Ночью очнулась от страшного крика в коридоре. Видимо, раненого привезли. Кричал по-русски. Помощи просил, чтоб перевязку ему сделали. Может, это наш секретарь райкома Матвеев? Он куда-то пропал. Живой ли? А Няттиев живой? Майор говорил, что один из них убит в перестрелке вместе с Игнатьевой.
Начались допросы. Водил нас к следователю солдат по имени Эйнари. Допрашивал меня офицер средних лет. Не кричал, не насмехался. Говорил, что им все известно и напрасно я запираюсь, напрасно рассказываю глупую легенду про какие-то оборонные работы, про сестру.
Меня не били, не издевались. Предъявили показания Терентьева. Там было сказано, что я послана по заданию ЦК комсомола Карелии на подпольную работу.
Я же твердила уже новую легенду: шла искать сестру, давно хотела ее найти. Сестра осталась на территории, занятой вами, финнами. И тут мои знакомые в Беломорске предложили пойти к финнам через линию фронта, быть в группе медсестрой. Дали сумку санитарную, дали продукты. Оружия мне никто никакого не давал. Я думала так, что когда приду в Паданы, то убегу от своей группы и пойду искать сестру. Да, я комсомолка, не скрываю этого, и если бы меня попросили выполнить какое-то задание, я бы его выполнила.
Финны не стали особенно допытываться, что за задание я имела в виду. Они, конечно, поняли, что я шла в Паданы как секретарь подпольного райкома комсомола, их интересовало другое:
— Покажи по карте, как вы шли сюда? Какой дорогой? — спросил офицер.
Я ответила, что не понимаю карты, не знаю, как ею пользоваться.
Меня перевели в одиночную камеру. А позже вообще поместили в лагерную тюрьму.
— Обучали тебя работать на рации? — добивался все тот же офицер.
— Не обучали. Не умею.
— Какая книга использовалась для шифровки радиограмм?
