Подошли к избе, что стояла ближе к полю. Послушали под окнами. Ничего не слышно. Постояли мы. Думаем, отчего такая тишина? Побрели ко второй избе. Вдруг из нее выходит финский офицер, поманил пальцем. В другой руке пистолет. Крикнул:
— Стой! Ни с места!
Мы стали тараторить по-карельски, рассказывать, что пробираемся к своей родне, заблудились. Финн завел в дом, спросил документы. Говорим ему: нет у нас документов. Обыскали нас. В избе было несколько солдат. Потом офицер позвонил по телефону из соседней комнаты. Слышу, говорит: «Медведи ходят. Двое. Завтра привезем».
Дали нам супу солдаты. Хлебаю суп, а мысль одна — о завтрашнем дне. Финны посмеиваются над нами. И есть над чем: пальто грязное, сапоги каши просят, подметка отстала, я ее обрывком телефонного кабеля подвязала, чулки в дырках, берет пулей разорван.
Командир финский говорит:
— Завтра утром отвезем вас к родным. Тебя в Медгору, а тебя в Ведлозеро.
Завели нас в малую комнатку, часового приставили. Командир дал приказ солдатам не подходить к нам, не трогать нас. Улеглись мы на пол с Марией. Стали шептаться — может, бежать нам? А Мария говорит: сил нету, живот сильно ноет. А мне показалось, она поверила, что в Ведлозеро ее отвезут. Утром поехали. Посадили нас в кузов крытой машины. Двух солдат приставили. Едем, едем. А куда?
Привезли нас в Паданы и сразу в штаб финский повели. Солдаты стоят у крыльца, смеются над нами. Обзывают «рюсся», «перкеле». Строят гримасы. Показывают, что они с нами, женщинами, сделают. Гогочут, бесстыжие морды. Мы стоим перед штабом. На нас из окон второго этажа военные в кителях смотрят, разглядывают. Стоим в окружении солдат. Наконец вышел офицер, махнул часовому, заводят нас в штаб.
Марию-радистку повели первой на допрос. Допрашивал майор, но совсем недолго. Вышла от него Мария, шепнула мимоходом: «Нас выдали. Терентьев сдался финнам».
Майор взялся меня расспрашивать. Я одно повторяю: иду к сестре, с оборонных работ сбежала. Майор как стукнет кулаком по столу:
— Хватит врать! Мы всё знаем. Терентьев ваш всё нам рассказал. А ваша начальница, Игнатьева, и ее помощник лежат мертвые в сарае. И ты будешь лежать вместе с ними, если не признаешься во всём.
— Не знаю Игнатьевой, не знаю Терентьева, — твердила я. — Этот Терентьев нас с кем-то спутал. Первый раз слышу про Терентьева.
— Ладно. Иди на кухню, там тебя покормят, и, может, память появится. Но помни — нам всё известно. Терентьев стоял рядом со мной у окна, когда вас привезли. Он сказал мне: «Эти. Маленькая — радистка, а та, повыше, в рваных сапогах, — главная комсомолка». Видите, нам всё известно. И то, что твоя фамилия не Сергеева, как ты нам тут талдычишь, а Бультякова.
