Ученичество Роуэна было, мягко выражаясь, непоследовательным: начавшись у мудрого стоика серпа Фарадея, оно закончилось у кровожадного серпа Годдарда. Если было что-то, чему серп Фарадей научил Роуэна, так это жить согласно велениям сердца, несмотря на последствия. И если было что-то, чему его научил серп Годдард, так это вообще не иметь сердца, забирать жизни без малейшего сожаления. Оба мировоззрения вели в сознании Роуэна непрекращающуюся борьбу, разрывая его надвое. Но безмолвно.
Он отрубил Годдарду голову и сжег тело. Иначе было нельзя; огонь и кислота — только эти два способа делают оживление умершего невозможным. Серп Годдард, несмотря на всю свою высокопарную макиавеллиевскую риторику человек низменный и жестокий, получил по заслугам. Он вел привилегированную и безответственную жизнь, словно играя главную роль в каком-то пафосном спектакле. Закономерно, что его смерть оказалась столь же театральной, как и жизнь. Роуэна совсем не мучила совесть за содеянное. Как не мучила и за то, что он забрал себе кольцо Годдарда.
Вот серп Фарадей — совсем другое дело. До того мгновения, когда Роуэн увидел его после злополучного зимнего конклава, он и не подозревал, что Фарадей жив. И как же юноша обрадовался! Он мог бы посвятить себя защите учителя, если бы не почувствовал иного призвания.
Внезапно Роуэн с силой выбросил кулак, нацелившись в зеркало… но стекло не разбилось. Потому что рука остановилась в волоске от поверхности. Такой самоконтроль. Такая точность. Из него сделали автомат, который отлично наладили и натренировали с единственной целью: прерывать жизнь. А потом Орден отказал автомату в возможности выполнять дело, для которого его создали. Наверно, Роуэн смог бы как-то примириться с этим. У него никогда не получилось бы вновь стать той невинной посредственностью, какой был когда-то, но он умел приспосабливаться. Уж что-нибудь придумал бы. Может быть, даже научился бы получать от жизни какую-никакую радость.
Если бы…
Если бы серп Годдард не был таким зверем. Нельзя было позволить ему жить.
Если бы Роуэн в конце зимнего конклава склонился в молчаливом подчинении, а не пробился на свободу.
Если бы Орден не был заражен десятками серпов, столь же жестоких и испорченных, как Годдард…
…и если бы Роуэн не осознавал свою глубокую и неодолимую ответственность за то, чтобы очистить от них мир.
Но зачем транжирить время на бесполезные сетования по поводу закрытых дорог? Самое лучшее — пойти по единственному оставшемуся пути.
