— Ну, хоп!
— Хоп! — слышалось теперь с каждого стульчика. Это, по-видимому, означало, что все договорились. Я тоже в принципе сам с собой уже договорился, можно и расслабиться. Звон бокалов, хохот, женские визги. Ля дольче вита длится день! Впрочем, кому эта шутка покажется сложной, может её пропустить.
Луша куда-то упорхнула, а передо мной вдруг оказалась литровая бутыль, на которой было написано латинскими буквами «Тарас Бульба», а на этикетке изображён узколицый старик в малахае — ну прямо таёжный следопыт Дерсу Узала! Я решил, что разгадка парадокса находится в бутылке: позволил себе один глоток — не понял, потом — другой. Вдруг кто-то дёрнул меня за рукав. Я обернулся. Сладко улыбаясь, стоял Дерсу Узала собственной персоной!
— Много, однако, читал! — щурясь, не без угрозы, прошепелявил он.
Я понял, что проник в какую-то страшную тайну и испуганно попятился.
— Нет-нет! — пробормотал я. — Ничего я не читал!
— Это хоросо! — удовлетворённо проговорил Дерсу, он же Тарас, с ним же мы и выпили.
Тут грянула песня — я вскочил со стула: к этой песне я имел самое непосредственное отношение! Музыка, как говорится, народная, но слова к этой музыке написал я. Они предназначались для телевизионной рекламы жвачки и как-то стали народными.
«Если куда пришёл ты — суперсперминт возьми, с истинно мятным вкусом, не стыдно перед людьми!» Особенно мне нравилась полная безысходность: «если куда пришёл ты» охватывает практически все случаи жизни; если даже ты просто зашёл к себе на кухню, значит — уже «куда-то пришёл»! Именно благодаря этой всеохватности песня и стала народной. Что это именно так, я снова убедился сейчас — всех воротил и громил словно смыло гигантской волной: поднимая бахилы по семьдесят тысяч каждая, они заплясали как носороги или, точнее, как шкафы, стриженные под ёжик. Женщины плясали где-то в сторонке, «шкафы» в свой круг их не принимали. Особенно мне было обидно за шикарную Лушу: одних драгоценностей на ней... не говоря уже о золотых порточках. Беда! Наверное, совсем другой расклад был бы на подводной лодке, там, говорят, упругие блондиночки в ходу, но — молчаливые. А Луша меж тем страстно увлекла меня в сторону, за низкий столик, и снова стала развивать свою возвышенно-трагическую линию: капитан, влюблённый в горничную, не кончает с собой, а, моля об искуплении, дарит ей бриллианты, истратив на них все казённые деньги, мафия же, которой принадлежит корабль, собирается его убить. Героиня на самом деле любит капитана и, просветлённо рыдая, мчится ему на помощь в роскошном «вольво» из роскошного отеля на юге Германии с переговоров... тьфу! То, что она понимает под лирикой, на самом деле — абсолютная мерзость: все должны сначала по максимуму друг другу навредить, намудить, а потом мчаться, давя прохожих! Не врубаюсь я в такую романтику!
