Встретились с Региной. Довольно холодно уже было.
— В чем это ты? —удивленно она меня спрашивает. — В чьем?
— Да это тещина шуба, — говорю.
— Чувствуется! — Регина усмехнулась.
Такая, довольно грустная. Рассказывал мне Дзыня про нее, что год примерно назад пережила она какой-то роман, от которого чуть не померла. Разговорились, она сама сказала:
— Да, — говорит. — И в общем неплохо, что это было. Теперь мне уже ничто не может быть страшно. Больно может быть, а страшно — нет. Ну, а тебе как живется?
Была у нее такая привычка: все в сторону смотреть — и глянуть вдруг прямо в душу.
Стал я ей заливать, как отчаянно я живу, как стихи гениальные пишу, которые не печатают...
Прошли по пустым улицам, вышли к реке. Вороны, нахохлившись, сидят вокруг полыньи.
— О, смотри! — говорю. — Вороны у полыньи греются! Воздух холоднее уже, чем вода. Колоссально.
— Может, — пойдем погреемся? — она усмехнулась. Стал я тут говорить, чтоб не грустила она, что все будет отлично!
Зашли мы с ней погреться в какой-то подъезд. Довольно жарко там оказалось. Потом уже, не чуя ног, спустились в подвал и так до утра оттуда не поднялись.
Потом уже светать стало, задремала она. Сидел я рядом, смотрел, как лицо ее появляется из темноты, бормотал растроганно:
— Не бойся! Все будет!
Потом — она спала еще — я вышел наверх.
Снег выпал — на газонах лежит, на трамваях. Темные фигуры идут к остановкам.
Ходил в темноте, задыхаясь холодом и восторгом, и, когда обратно шел, неожиданно стих сочинил.
Посвящается Р. Н.
Все будет! Чувствуешь — я тут?
Немного дрожь уходит с кожи.
Не спи! Ведь через шесть минут
Мы снова захотим того же.
Похолодание — не чувств, —
Похолодание погоды.
И ты не спишь, и я верчусь.
Уходят белые вагоны.
Все будет! Чувствуешь — я тут?
Нам от любви не отвертеться.
Пройдут и эти шесть минут.
Пройдут... Пройдут! Куда им деться?
Написал на листке из записной, перед Региной положил, чтобы сразу же увидела, как проснется... Когда я снова вернулся — со сливками, рогаликами, — Регина, уже подтянутая, четкая, стояла, читала стих. Потом подошла ко мне, обняла. Потом, посадив ее на такси, я брел домой... Да, как ни тяжело, а разговора начистоту не избежать!
Открыл дверь — жена нечесаная стоит в прихожей. Вдруг звонок — входит Леха с рогаликами и сливками!
— В чем дело?! — задал я сакраментальный вопрос.
Леха гордо выпрямился:
— Мы намерены пожениться!
Вот это да!.. Я-то, слава богу, ничего еще не сказал, так что моральная вина ложится на них! Леха протянул мне вдруг свою мухобойку.
