Сидим в свете марсианца, беседуем, вдруг появляется жена (не понравилось ей, видно, на Гиндукуше!).
— Та-ак... — говорит. — А это еще кто?
— Марсианец, — говорю. — Не видишь, что ли?
— Знаю, — как закричит, — я твоих марсианцев!
— Да ты что, — говорю. — Опомнись!
— Не опомнюсь, — говорит, — принципиально! А где дверь?
— Какая дверь?
— Наша!
— А-а-а... Разлетелась.
— С помощью чего?
— С помощью монтера.
— Ну, все! — жена говорит.
Ушла из дому, навсегда. Взяла с собой почему-то только утюг.
Толик говорит:
— Ну, ничего!
— Конечно, — говорю. — Ничего!
Скоро утро настало. Солнце поднялось. Крупинки под обоями длинные тени дают.
Зарядка по радио началась: «Раз-два, раз-два... Только не нагибайтесь!.. Умоляю вас — только не нагибайтесь!»
— Спокойно! — говорю. — Никто и не нагибается. Выскочил я — теще позвонить, то есть жене. Обратно через улицу бегу, вижу: солнце светит наискосок с дома. Продавец в овощном магазине на гармони играет.
Тут от полного восторга пнул я ногой камешек, перелетел он через дорогу, щелкнул о гранитный парапет тротуара, отскочил, оставив белую точку.
Скоро жена вернулась. Стала демонстративно блины жарить, а я стал демонстративно их есть.
...День сравнительно спокойно прошел. Только вечером уже, на красном закате, вошел вдруг в комнату караван верблюдов. Шел, брякая, постепенно уменьшаясь, и в углу комнаты — исчез.
Однажды на остановке метро ждал я одну колоссальную девушку! Вдруг вместо нее подходит старичок в длинном брезентовом плаще, в малахае, надетом задом наперед.
— Такой-то будешь сам по себе?
— Ну, такой-то, — говорю, — вы-то тут при чем?
— Такую-то ждешь?
— Ну, такую-то. Вы-то откуда все знаете?
— Так вот, — говорит, — просила, значит, передать, что не может сегодня прийти. Я, выходит что, вместо нее.
Я умолк, потрясенный. Не мог я согласиться с такой подменой.
— Так вы что, — спросил наконец я, — прямо так и согласились?
— Еще чего, так! Три рубля...
— Ну, — сказал я, — так куда?
Он долго молчал. Потом я не раз замечал эту его манеру — отвечать лишь после долгого хмурого молчания.
В тот вечер, как и было задумано, шло выступление по полной программе: филармония, ресторан, такси.
Все это было явно ему не по душе. На каком-то пустыре поздней ночью он наконец вышел, хлопнув дверцей.
«Да, — думал я, — неплохо провел вечерок!.. Такая, значит, теперь у меня жизнь?»
И действительно, жизнь пошла нелегкая... Казалось бы, все обошлось, случайный этот знакомый исчез. Но почему-то тяжесть и беспокойство, вызванные его появлением, не исчезли. И вдруг я понял, что они вошли в мою жизнь навсегда.
