Запомните нас такими | страница 18
Герои Насущенко осваивают неприспособленные и вроде бы даже непригодные для человеческой жизни пространства и ситуации: проходят по ломающемуся льду над бездной («Весы», «Белый свет»), в тесной вонючей трубе с гаечным ключом в руке добывают право на самоуважение и уважение окружающих («Хлеб с маслом»), простаивают длинные вахты в адских, как выясняется, условиях современных судовых кочегарок («Соленый круг»). Такая жизнь не уродует их морально — они или поднимаются, или гибнут. Только люди настоящей крепости оказываются в местах, требующих сверхусилий, — другие сюда не ходят. Побитые физически, со шрамами и переломами, они вызывают наше восхищение. Насущенко показал нам, что это за люди, и за это огромное спасибо ему. Забраться, например, на учительство в самую глушь и оттуда, преодолев непроходимое пространство, дойти к любимой могут только весьма достойные — как герой рассказа «Последняя Марфа». Мусор не липнет к таким, им чужды самолюбование и спесь, скромность их необыкновенна для наших дней. Когда этот человек попадает в критические ситуации, так и хочется с азартом подсказать ему: «Скажи же, что ты учитель, а не бродяга, скажи — и все сразу устроится!», но он не говорит этого — скромность и достоинство не позволяют быть «выше других».
«Одна мышь умывалась на кочке, вздрагивая, на ветру тонким носиком, потом зевнула, как ребенок. Здесь было мышиное царство...»
Такой же суровый, холодный, чистый пейзаж в рассказе «На холодной реке» великолепным образом помогает создать образ героя (тоже учителя) — человека страдающего, больного, но сильного, чистого, отвергающего «подачки жизни». Великолепен педагог «старой закваски» и как бы уже не модной сейчас порядочности из рассказа «Педагогика на тройку».
Прочитав впервые несколько рассказов Насущенко, можно подумать, что у автора просто необыкновенно чуткие глаза и уши. Но вскоре понимаешь, что перед нами не бытописатель, а настоящий писатель — как бы растворившийся в своем материале. Вот он в рассказе «Розовая дача» пишет перестрелку в заброшенном доме — и снова, как и в событиях современных, увиденных самим, вдруг пронзает нас деталями удивительно жизненными, точными, убедительными.
«Они (немцы. — В. П.) полезли целым косяком. Он успел выхватить гранату и спрятать под живот. Сыпалась всякая дрянь, пыль, пух. Андрес расчихался, как на именинах. Стало тихо. На лестнице прислушивались, как он чихает, даже загоготали: „Гут, гут...”»