После торжественного зачисления и последовавшей за этим дикой пьянки (почему-то в тот год в сценаристы набрали в основном отсидевших уголовников, ценя, видимо, их знание жизни) и после общего бурного прощания я сразу же обнаружил себя падающим с верхней полки в резко тормозящем вагоне... Приехали?
Я грохнулся на колени, зажмурился, потом открыл глаза — и увидел прямо перед моим носом сияющее, как масляный блин, лицо Бодужасны. Глазки были закрыты, но реснички вздрагивали. Не спит? А я, надеюсь, — сплю? С ужасом, удерживая пьяную тошноту, я глядел с близкого расстояния на него... Нет! Реальность! Но — какая? Я, по пьянке, еду с Бодужасны к нему на Север? Тошнота подступала неумолимо. Нет, по охватившему меня отчаянию я все понял: иногда эмоции опережают мысли... Не я к нему еду! Это было бы сладкой сказкой!.. Он едет ко мне. И, видимо, знает зачем. Хотя мне этого понять не дано. Но ему, конечно, видней, хоть глазки его и закрыты... Пускай поспит! Еще успею узнать страшную правду.
— А рази я не сказал? — наконец, проснувшись, сообщил он. — Мы с тобой сенарий будем писать, о дестве!
— Ясное дело. О твоем? — проговорил я с ненавистью.
— Есесвена! — кротко улыбнулся он. — Мой народ хочет!
Мой народ тоже хочет, но, ясно, — после его народа!
Когда мы вышли из автобуса на моем углу, Бодужасны, оказавшийся еще меньше ростом, чем мне раньше казалось, восхищенно задирал свою мощную черепушку на хилом тельце, цокал языком, щурился... всячески изображал восторг дикого человека, впервые увидевшего такой «большой чум». «Опять хитрит!» — уже с отчаянием понял я. Видимо, хочет своим чистым, восторженным отношением расплатиться за хлеб и воду? Так оно и случилось.
Да, мой порыв к высокому искусству закончился неблестяще...
На оставшиеся три дня отпуска я сбежал к теще, оставив моего гостя хозяйничать. И когда вернулся, чуть не вылетел из моей квартиры, как пробка... Да. Нахозяйничал!
Съездил я тоже не очень удачно. Жена и теща, увидев документальное подтверждение моему безумию — билет студента, — пали духом окончательно.
— Я не могу здесь больше жить! Я хочу домой! — шептала мне жена ночью.
— Сейчас... нельзя, — угрюмо бормотал я. — Со мной редактор приехал.
— Ледактор, — вдруг раздалось сбоку. Мы повернулись и с изумлением увидели, что наша годовалая дочурка стоит в кроватке, держась за поручень, и радостно смотрит на нас... Это она сказала? Первое слово, и сразу «ледактор»? И мы с женой помирились благодаря ей...
