Проснулся я от гулких голосов во дворе. Как-то никогда раньше не слышал их. Меня будили другие звуки — кашель отца (уже проснулся и работает), бряканье посуды — жена подает завтрак, пора вставать. Звуки ближней жизни закрывали простор. Теперь ухо было свободно и услышало голоса. Что еще сулит мне утро свободы, когда все уехали наконец на дачу?.. О Господи — чуть не проспал. Изогнул шею, как лебедь, — я пытался увидеть часы над изголовьем... Четверть одиннадцатого! Это еще ничего, хотя и в обрез. Через пятнадцать минут для осуществления нашего секретного плана появится мой друг, причем, как мы договаривались (а договаривались мы весь год), именно на машине — это очень важная деталь, машина необходима для осуществления операции, которую мы задумали. Есть ли во дворе для нее место? Я выглянул. Есть. Пока все идет по плану. «Я дал разъехаться домашним», как элегантно сказал поэт, но если бы он знал (а он как раз знал), как трудно это осуществить в реальности! И вот настало утро свободы, и не отвертишься от него.
Вчера, отправив своих, я позволил себе легкую выпивку, и теперь руки дрожали и, главное, мучил комплекс вины — авансом? Может, все к чертовой матери отменить, смыться в деревню и сдаться властям? Поздно. Гулкое громыхание — сначала под аркой, потом во дворе. Прибыл мой мучитель! А я — мучитель его. Но раз уж договорились!.. Втайне я надеялся всю ночь, что не сумеет он вырваться с дачи в разгар огородных работ... Вырвался, душегуб! Хитрый, изворотливый, лживый — вот таким я его и люблю и надеюсь, что сам владею этими качествами в совершенстве, — это и сблизило нас, выделив из серой безликой массы наших ровесников, собутыльников, коллег, которые, узнав наш сегодняшний план, в ужасе отшатнулись бы. Но мы-то не отшатнемся... надеюсь?
Брякнул звонок, и друг мой брюхом вперед, бодрый, азартный, чуть не прыгающий, подобно мячику, вошел.
— А... привет! — проговорил я, думая, куда пристроить чашку из дрожащей руки.
— Что значит «а»? — заговорил он напористо. — Ты что же — забыл?
— Просто я неважно себя чувствую. Как я мог забыть?
— Последняя попытка, старик!
...Первую попытку с ним мы предприняли еще в Нью-Йорке, где он служил нашей журналистике, а я пробрался туда окольными путями с сообщением на какую-то конференцию, что-то типа «Огурец в творчестве Достоевского», и сразу же кинулся из Вашингтона в Нью-Йорк, и он, дрожа от нетерпения, встречал меня в аэропорту имени Кеннеди. Дружба крепка тогда, когда вас связывает общая страсть.
