— Комар сидел, — говорит кто-нибудь, когда мяч при подаче чиркает по сетке, и все с удовольствием смеются знакомой шутке.
Постепенно игра затухает. Все так устали за день, а главное, так полностью понимают и без слов, с усмешкой, любят друг друга, что злиться, бить, прыгать друг перед другом, надрываться им кажется просто глупым. И вот уходит первый, за ним остальные, и вот снова дети подталкивают тяжелый мяч, с трудом перебрасывая его через сетку.
Я ушел в конец улицы, за дома, и там нашел дядю Ваню. Он сидел на холме, свесив ноги в сапогах с песчаного обрыва. Далеко уходила ровная степь, и только на самом горизонте виднелись домики и слегка выступали покрашенные серебряной краской цистерны.
— Что? — осторожно спросил я.
— Станция, тракторная, — неохотно объяснил он.
— Это, что ли, где вы работали? Долго вроде, лет двадцать?
— А сорок не хошь? — сказал он со злобой и замолчал.
Мы долго так сидели, смотрели на домики и цистерны.
— Далеко, — сказал я, — километров семь.
— А девять? Девять.
— И что же, каждый день?
— Ну. Когда, правда, заночуешь.
— А зимой?
— Зимой как зимой.
— Сорок лет?
— А сколько ж? — сказал он, совсем уже в досаде на мою непонятливость.
Мы еще сидели, пока солнце не присело, окрасив домики и цистерны. Потом был зеленоватый закат.
— Знаешь, что мне обидно? — неожиданно сказал он. — Считается, что все мои братья и сестры в люди вышли, а я нет.
— Кто же это так считает?
— Кто? А ты спроси, прислали они мне за последний десяток лет хоть письмо одно?! Может, думают, не пойму?
Он помолчал.
— А как мы с Настей обрадовались, когда узнали, что вы к нам едете. Готовились как! Вы, небось, ничего и не заметили... Ну вот, и приехали вы. И что? День как день, и все.
— Ну, а чего ж ты ждал?
— Не знаю. Чего-то ждал.
— Ну чего?
— Не знаю. Думал, скажете чего-нибудь, или сделаете.
— Да? Я не знаю. Могу только сказать, что я очень тебя люблю. И уважаю.
— Ты меня уважаешь, я тебя уважаю. Ну ладно, пошли.
Он поднялся, стряхивая со штанов сор, травинки.
Когда мы вернулись, Настя ничего не сказала, видно, привыкла к таким его отлучкам.
— Подите пока, прилягте, — сказала она нам с Игорем.
Мы зашли отдохнуть в отведенный нам сарайчик. Задвинув занавески, сделанные из разрезанных трусов, мы лежали в темноте, на деревянных топчанах с матрасами.
— Что-то не слышно крика зверски убиваемой курицы, — заметил Игорь.
— Не ценишь ты наших родственников, Игорек.
— Почему? Я хорошо к ним отношусь. Спокойная любовь.
