— Есть рыбка, есть! — говорил Иван. — А ведь три года совсем ни хрена не было. Это с новыми плотинами. Весной вода разольется широко, рыба расплывется повсюду и мечет икру на мелких местах, прогретых. А тут раз — и сбрасывают через плотину всю лишнюю воду. А икра вся остается. Идешь, а она прямо на траве засохла, на кустах... Нынче поумнели, слава богу, тихо воду спускают, не спеша... Вот и рыбка появилась.
Мы медленно плыли вдоль острова.
— Сколько лет прошло, а я все воды боюсь, — сказал Иван, — особенно этого места.
— Почему?
— А вот здесь, на этом самом месте, мой отец, ваш дед, Андрей Прохорыч, погиб.
— Погиб? Мы слышали, утонул.
— Оно так, да не совсем. Однажды, я совсем еще пацаном был, приходит сосед наш, Серафим Стенякин, этого Сереги отец, который умер, и говорит:
— Дарья, а Дарья! Там твоего Андрюху в сельсовете Бормотовы убить хотят.
А батя у нас серьезный был, коммуну здесь организовал, когда никаких колхозов еще и в помине не было.
Ну, припустили мы с матерью. Я первый прибег. Гляжу, стоит батя в углу, а напротив Бормотовы, братья — Сенька, Федор и Петруха. И главное, знакомые мужики, соседи можно сказать, а тут у них такие лица злые — прямо не узнать.
— Батя, — кричу, — иди домой, там Лешка на коне прискакал!
А Лешкина часть рядом стояла, это все знали. Вижу, Бормотовы призадумались.
А батя постоял, посмотрел.
— Ну ладно, — сказал, — опосля договорим.
И пошел.
А потом они его все ж таки убили. Вернее, лодку ему перевернули, а он плавать не умел, да и утоп.
Мы молча огибали остров.
— Вон к той ветле направление держи, — минут через десять сказал он Игорю, отобравшему у него перед этим весло, — там у меня в кустах передок припрятан. Надо на нем на остров, в озеро, лодку перевезти. Карасей там, говорят, развелось — тьма!
Мы причалили к той ветле, он слез и долго шарил в кустах, и наконец, с сопеньем и треском, выдернул передок на чистое место.
Мы поставили его на дорожку, — передняя ось телеги, два колеса, оглобли. Привязали на него лодку и, потянув за оглобли, повезли. Мы везли нашу колымагу через остров примерно час. Передок был дряхлый, одно колесо все время чуть не соскакивало, и он въезжал в кусты. Он был словно послан нам в наказание за все наши совершенства. Наконец дядька крикнул:
— Бросай!
Мы бросили оглобли, с деревянным звоном подскочившие от дороги, отвязали лодку, положили ее на плечи и, проломившись, продравшись сквозь кусты, вышли к месту, где почва под нами пружинила, нога уходила в мох, образуя ямку, в которую сразу же начинала натекать мутная вода.
