На обнажавшейся из-под сохнувшей травы земле часто виден был свежий лосиный помет. Огребая сено у большого камня, я увидела двух мертвых гадюк, оказалось, что их убили сегодня утром.
День был яркий, ветер с моря отгонял комаров.
Поправляя платок, я оглянулась и увидела, что все сидят под стогом, позвали и меня: «Отдохни, девка». Вся трава была скошена.
Вечером мы с Гринькой собрались ехать дальше, но бригадир сказал: «Вам сейчас никуда не уехать, ветер-то встрету. Придется ночевать».
— Сколько тебе, Григорий, лет? — спросил кто-то у Гриньки.
— Восемнадцатый.
— Дак ты уже мужик заводишься. Во солдаты скоро пойдешь.
— Ну, — отвечал Гринька, листая «Крокодил».
— Ружье у тебя, Григорий, в карбасе? А медведь придет, тюлень-то лежит на берегу, он почует.
Я зашевелилась, оторвалась от тетрадки: «Беги, Гринька, за ружьем!»
— Люди есть, так медведь не подойдет, — ленится Гринька.
— Если только ночью на цыпочках придет, тюленя утащит, а шкуру со стены сдерет, — смеется кто-то.
— В Подбелужье белугу утащил, — оживился Гринька, откладывая «Крокодил». — Мы с Колькой пошли — нет белуги, утащил да зарыл, Ванька пошел по следу, говорит потом: «Он катается по земле, чтоб плотнее зарыть».
— Вот скотинка, — шутит один из рыбаков, укладываясь спать, — всю зиму лежит, нам бы так. Только покурить да снова спать.
— Пейте чай да закругляйтесь писать, — говорит мне бригадир, — а вы наговорили девке страхов на сон дремущий.
Он смотрит в окно: «Только бы дождик не пал завтра, нам работать».
Я смотрю на темнеющий берег, туда, где лежит мертвый тюлень, и как же мне хочется, чтоб он пришел, озираясь, склонился, потащил мертвечину.
Камни обнажились по отливу, отражаются на заблестевшем морском дне. Вода уходит все дальше.
Спят рыбаки.
А он все не шел. Я легла на постеленные для меня одеяла и, не дождавшись медведя, заснула.
Проснулась от громкого голоса бригадира: «Ветер, Гриша, пока никакой не дует. Но обещается летний, оттуда припахивает».
— Вставай, Вера, ветерок заводится, хорошо! — говорит Гринька, заметив, что я проснулась. — Сейчас поедем.
Непросохшую шкуру отодрали от стены и подарили мне на прощанье.
Мы плыли весь день, проходили и мимо избушек, но карбаса около них не были оставлены, и мы шли дальше. Ветер пришелся встречный, грести было трудней.
Теперь на веслах сидел Гринька. Сейчас мы шли к северо-востоку, берегами Мяг-острова, обращенными в открытое море. Здесь было иначе, чем в мелководье у Краснощелья.
