— Журналист.
— Пусть идет в «Чиройлиерские зори». Это наша городская газета. Прочный контакт с прессой расширит ваши возможности.
— Благодарю. Вы сами не знаете, какую ношу с меня сняли.
— Взвалил! На вас и, наверное, на себя, — поправил меня Рахматулла Хайдарович.
— И последнее. Я много раз произнес здесь слово «я». Не подумайте, что я тщеславен и движет мною забота о личном благополучии.
— Вот об этом я сам составлю мнение.
Если спать под открытым небом и проснуться от необычного ощущения, возникающего, когда большая круглая луна светит прямо в глаза, она покажется яркой, как прожектор. Спросонок можно принять ее за солнце, и только через несколько секунд откроется ошибка. Важный, сияющий Николай Петрович был похож на такую луну.
Катя устремилась ему навстречу.
— Какой ты довольный! — воскликнула она. Ей очень захотелось запрыгать на одной ножке. — Хочешь, я тебя поцелую?
— Не здесь, ладно?
— Считаешь, что целоваться на людях неприлично?
— Неудобно как-то. Но я счастлив.
— И я счастлива. Когда ты счастлив, я тоже. Побежали!
— Беги! А мне должность не позволяет.
Какое-то время они шли бесцельно, взявшись за руки. На них оглядывались.
— На нас смотрят! — сказал Николай Петрович.
— Пусть. Пусть смотрят и завидуют.
— Зависть осуждена еще библейскими заповедями. Это первый из смертных грехов.
— Что бы я делала без тебя, такого умного? Я бы не знаю как страдала.
Они увидели кафе, стеклянный терем-теремок. Внутри было душно и не очень опрятно. Несколько неухоженных мужчин пили портвейн. Сидели каждый за отдельным столиком, одинокие, помятые, и общались с портвейном.
— Мне хотелось выпить, а теперь расхотелось, — сказал Ракитин.
— А по-моему, здесь ничего! — храбро сказала Катя. — Мы были никто, странники несчастные. А теперь мы чиройлиерцы.
Он заказал лагман и бутерброды с сыром. Буфетчик окинул их проницательным взглядом и надавил толстым волосатым пальцем какую-то кнопку. Пришли в движение большие лопасти вентилятора над потолком.
— Спасибо! — сказал Николай Петрович буфетчику, и тот величественно кивнул. У него был наметанный глаз. И он знал, что он в Чиройлиере уважаемый человек.
Они ели лагман и бутерброды, но соседство хронических алкоголиков их стесняло.
Он подумал, можно ли что-нибудь сделать для этих людей. Опыт подсказывал, что мало кто из них возвращается к нормальной жизни. Алкоголь только берет, только обездоливает. Все благие намерения — пустота и фарс. Какую дань платит общество за алкогольное изобилие? И не слишком ли высока цена?
