Я снова просунул голову в дверь. Спросил:
— Вы откуда?
— Из Уичито.
— Я спросил, откуда вы родом. Не то чтобы меня это заботило.
— Заботит же.
— Только не в плохом смысле, правда.
Она отвела взгляд, снова потупив его в стол, и произнесла:
— Из Египта. Мы египтяне. Натурализованные. Мы не террористы.
Я не спрашивал, кто еще составлял «мы».
— Простите. Я на самом деле не намеревался совать нос в ваши дела.
— А чем вы там занимались?
Это было уже слишком не по теме. Поэтому я ничего не понял.
— Чем я где занимался?
— На сто четвертом этаже Всемирного торгового центра.
— А-а. Вы об этом. Рекламой. «Хэтчер, Свифт и Даллер». Это рекламное агентство. Или… полагаю, это было рекламным агентством. Приличным. Мне повезло в нем работать.
— Молоды вы для рекламщика в Нью-Йорке.
— Поэтому-то и повезло.
Я ехал к дому… обратно… думая о том, что в Нью-Йорке люди уловили бы разницу между террористом и натурализованным египтянином. И, может, даже озаботились бы этим. Но здесь не Нью-Йорк.
По моим прикидкам, у «Выпечки от Назира» трудности с притоком наличных длились… ага, около четырех дней. Если только их не было с самого начала.
Когда я пришел в себя, то оказалось, что я лежу, свернувшись калачиком, на ковре посреди гостиной. Буквально. Не помню, как туда попал. Просто увидел, что я там. Просто пришел в сознание на ковре в позе эмбриона. Вряд ли я упал, потому что никаких ушибов не было. По-моему, я заполз туда. Но в памяти — ничего.
Меня трясло, я вспотел и, зарывшись лицом в собственные колени, вдруг завопил так, что заболело горло. Вышел дикий вопль, от которого натянулась каждая мышца в моем теле.
Считайте это запоздалой реакцией.
14 сентября 2001 года
Прошло три дня после того, как рухнули башни, и я уже целый час пробирался то пешком, то на попутках. То есть с того момента, как меня высадили последний раз. А не вообще. Потому что я передвигался большую часть из этих трех дней автостопом.
Три дня назад, когда я был ближе к Нью-Йорку, мой большой палец и меня самого приветствовали как гражданского, выжившего в почетной и священной войне. Только теперь я был уже очень далеко от Нью-Йорка. Вообще-то, мне оставалось пройти всего миль пять. К тому же было около девяти вечера и темно. Людям с наступлением сумерек не по душе подбирать на дороге голосующих мужского пола. Ночная тьма не позволяет водителю сначала хорошенько рассмотреть пассажиров.
Машина больше походила на «Джип» или «Лендровер», очень старая и нескладная. Я обернулся, когда заслышал позади двигатель с плохим глушителем, и выставил большой палец. Свет фар почти ослеплял. Я прищурился и смотрел, как машина с ревом пролетела мимо, даже не снижая скорости. Потом, долю секунды спустя, взвизгнули тормоза и чудище, немного проскользив, встало. Пока я прикидывал, к чему бы это, водитель дал задний ход и подкатил туда, где стоял я.
